Сокрытие своей сексуальной ориентации имело также и другие последствия. За годы нахождения в клозете у людей появлялись «трудности в вопросе правильного определения того, как оценивают их окружающие, а также в вопросе оценки собственных сил и потенциала»[1571]. Это частично объясняет, почему Сьюзен 40 лет мучилась и не признавала то, что многие о ней уже знали или догадывались. Сокрытие сексуальной ориентации приводило к тому, что людям было сложно воспринимать «свои реальные достижения в качестве отражения собственных возможностей», эти возможности, как и сами люди, не воспринимались как что-то настоящее. В результате геи были слишком зависимы от оценки окружающих.

«Прозрачность, невидимость, потеря собственного голоса, состояние запертости за стенами или другими барьерами – вот некоторые из описаний личного опыта» людей, находившихся в клозете. Все это, как видите, метафоры. Но клозет означал стыд, сокрытие, секретность. Нахождение в клозете приводило к потере собственного голоса и потери способности видеть.

Акоселла говорила, что нахождение в обществе Сьюзен «было похоже на то, что меня заперли в пещере с драконом».

«Со Сьюзен было очень-очень сложно, и она лгала. Лгала много. Несмотря на то что мы не были друзьями, мы вращались в одной социальной среде. Она врала мне так, как ей не следовало бы делать».

Автор оценила роман «В Америке» гораздо выше, чем она сама считала, что он того заслуживает, и ни словом не обмолвилась о том, как вела себя с ней Сьюзен. «Это самая неискренняя статья о человеке, которую я когда-либо писала. Если бы я рассказала правду о том, кто такая Сьюзен, текст был бы совсем другим», – говорила Акоселлы. Как ребенок, который видит, как страдает его мать, не рассказывает об этом окружающим, Акоселлу тронула «огромная нужда» Сьюзен, и она была готова ей помочь. Зонтаг сказала, что эссе о ней «экстремально хвалебное, но вульгарное»[1572].

Спустя два месяц в New York Times появился далеко не такой хвалебный материал. Эллен Ли, калифорнийский историк-любитель в возрасте 81 года, обнаружила в тексте романа «В Америке» по крайней мере 12 отрывков, списанных с текстов самой Хелены Моджеевской или работ о ней самой. Напомню, что Хелена была прототипом героини романа, Марины. Ли оказалась специалистом по биографии актрисы и недоумевала: «Зачем писатель такого уровня и престижа, как Сьюзен Зонтаг, использует цитаты из посторонних источников без кавычек и сносок в списке использованной литературы?»[1573]

Зонтаг ответила на обвинения: «Существует более общий аргумент о том, что вся литература является рядом ссылок и намеков. Я делаю различия между писателями и их источниками. Сами источники созданы из источников и в них используются кавычки вокруг слов», – говорила она корреспонденту NY Times. Несмотря на то что общий объем плагиата составил около трех страниц, понятие «источников», по определению Зонтаг, надо трактовать слишком свободно и списанные ею отрывки необязательно считать плагиатом. Она судила (и оправдывала) себя по стандартам, которые сама установила для Марины:

«Большинство правил поведения на сцене, – говорила она им, – применимы и к реальной жизни. («За исключением моментов, – горько и мрачно улыбанулась Марина, – когда они не применимы».) Одно из этих правил следующее: Никогда не признавай совершенную ошибку»[1574].

Тем не менее тема плагиата была ей интересна. В ее худлите хватает героев, которые боятся того, что их раскроют, но испытывают судьбу своим безрассудным поведением. Ипполит в «Благодетеле» пытается убить фрау Андерс, судя по всему, только для того, чтобы его поймали. В «Наборе смерти» Дидди признается в убийстве, которого не совершал. В дневниках Зонтаг писала о разных видах плагиата:

«Можно ли считать Брехта плагиатором? В разговоре с Экерманном Гете предложил хороший ответ, который может использовать любой писатель в случае обвинения в плагиате: «Все, что в книге – мое, а взял ли я это из книги или жизни, не имеет никакого значения. Самое главное это то, что я это правильно использовал». Ладно с Брехтом, его метод операции был коллективным. Ну что по поводу Д. Томаса? Его это нисколько не оправдывает»[1575].

Меррилл Родин, который воровал с ней книги в школьные годы, подозревал, что обманы Сьюзен далеко не ограничиваются воровством в магазинах. Позднее Сьюзен советовала Эдмунду Уайту перестать использовать цитаты и «столбить мысли в качестве своих собственных»[1576].

Эллен Ли без особой охоты, но признала объяснения Зонтаг. «Может, правила изменились и сейчас в худлите новые правила», – говорила она в статье Times. Тем не менее Ли шокировало то, что Зонтаг заявила в интервью. «Я думала, что всем понравится, – говорила Сьюзен. – Хелена Моджеевская – уже забытый персонаж, но она была великой. Я показала ее прекрасным человеком. На самом деле она была ужасной расисткой». Для Ли и других американок с польскими корнями это было ложью. Проверенные «источники» свидетельствуют о том, что Зонтаг клеветала, а Хелена Моджеевская, напротив, боролась против расизма[1577].

Этот эпизод нисколько не повлиял на дальнейшее поведение Зонтаг. В своем последнем публичном выступлении в Йоханнесбурге в 2004 году она использовала массу цитат из текстов критика Лоры Миллер. «Иронией судьбы оказалось то, что та лекция была посвящена вопросам моральности и литературы»[1578], – говорила Миллер.