прошлое. Эта женщина кажется одиноким островом, где живут одни сожаления, – обескровленная, объятая гордыней, упавшая духом и оцепеневшая от утраты.

– Чего тебе надо, Луна? – спрашивает она, не поворачиваясь, когда мы с Серафиной входим в комнату.

Дочь Дидоны и Ромула проводила меня сюда, храня молчание.

– Я сострадаю вашей потере, – говорю я.

Дидона не отвечает. Я нервно смотрю на Серафину, понимая, что мое присутствие нежелательно в этот момент горя. Девушка отвечает мне холодным, неприветливым взглядом.

– Он был благороднейшим из людей.

– Да что ты знаешь о моем муже? – хрипло произносит Дидона.

– Из того, что он сказал мне перед смертью, я узнал достаточно.

– Он был человеком вне времени. Образцом. Всю свою жизнь он чтил завоевателей. Но им всем было далеко до него. А теперь… такая потеря! – Она качает головой. – Раскрути свой язык, мальчишка, или оставь меня наедине с моим горем.

– Я хочу присоединиться к вашей войне, – ровным тоном говорю я.

Дидона смотрит на одинокий вулкан, извергающий пепел на желтом горизонте.

Серафина хмурится:

– В нашей армии нет места человеку из дома Луны.

– Позволь с тобой не согласиться.

– А какой с тебя толк, Лисандр Луна? – морщится Дидона. – Ты можешь скользить по дюнам, как пылеходцы? Или вести боевой «ястреб» во время бури? Или управлять робоскафандром в Железном дожде, когда вокруг умирают твои друзья? – Она фыркает. – У тебя нет шрама. Ты знаешь лишь теорию, лишь игры. Тебя растили во дворце, растили как будущего короля. Но нет существа более жалкого, чем король без королевства.

– Я не король.

– Тогда кто ты?

Кто я? Я задаю себе этот вопрос вот уже десять лет, если не больше. С момента смерти моей бабушки все сделалось неопределенным. Я смотрел на изменчивые миры, находящиеся в непрестанном движении. Планеты отказывались быть опорой под ногами. Наполняли меня неуверенностью и страхом. Я не знал даже собственного сердца. Но, невзирая на кружение планет, теперь я знаю основу своей души. Я знаю, на чем стою, и я больше не боюсь своей крови. Если моя бабушка была тираном, это еще не значит, что я им стану.

Я вижу лица тех, кого оставил на «Виндабоне».

Им нужен защитник. Пастырь.

Мне известно, кто я – или, по крайней мере, кем я хочу стать. И, осознав это, я ощущаю апогей душ, наполнивших мою жизнь. Я чувствую спокойствие моего отца, любовь Айи, блеск бабушки, честь Кассия, даже тихое биение сердца моей матери. И я знаю, что высказанная Ромулом мудрость уже каким-то образом жила в глубине моего сердца.

– Я не наследник империи и не завоеватель людей, – медленно говорю я. – Но у меня то же неотъемлемое право по рождению, что и у вас. То же самое наследие. Нас создали, потому что Земля ослабела. Потому что человечество увязло в межплеменной вражде. Хаос – в природе человека. Мечта золотых – порядок. Мы были созданы как пастыри. Чтобы объединять, невзирая на наши различия, – вот что сказал мне Ромул перед смертью. И он прав.

Серафина смотрит на меня. Упрек застыл у нее на губах.

– Вы называли мою бабушку тираном. Так оно и есть. Но я не она. Я не Айя. Я не мой крестный. Я железное золото.

Дидона медленно поворачивается.

– Раз вы собираете свою армаду, чтобы выступить против восстания, отправьте меня в центр с когортой ваших лучших людей. Я найду крестного. Я скажу ему, что окраина присоединится к центру, что грехи прошлого должны быть забыты и что ты стремишься заключить союз против Жнеца, чтобы Золото могло снова стать единым. Если мир нужно принести на острие меча, я хочу держать этот меч вместе с вами.

Воцаряется напряженное молчание. Дидона властно возвышается надо мной. Потом ее глаза сужаются, и постепенно на суровом, скорбном лице проступает тень улыбки.

64. Эфраим

Королева-саранча

Я почти распластался на панели управления и веду корабль над серым городским пейзажем на большой высоте. Электра восседает в кресле второго пилота; острие ее меча смотрит мне в бок. Конечно же, маленькие военачальники умеют оказывать первую помощь. Пакс разрезал мою рубашку и запечатал дыру в грудной клетке восстановителем из корабельной аптечки, но я в дерьмовой форме. Нужен врач и пакеты с кровью, или я умру, причем скоро. Лучше уж истечь кровью здесь, на корабле, чем загнуться в камере, но выбора особого нет. Я вижу «всеядный» на коленях у Электры и размышляю, смогу ли я резко бросить корабль влево и прыгнуть на мелких гаденышей.

– Нам еще далеко? – спрашивает Пакс.

– Республиканский эскорт в двадцати минутах лета от нас. – Я смотрю на крыши под нами и поток пешеходов вдоль воздушной линии внизу. Интересно, сумеет ли синдикат достать нас здесь?

– Ты справишься? – волнуется Электра.

– Я что, похож на желтого?

– Ты чувствуешь свои руки? – спрашивает она.

– Нет. – (Девчонка оглядывается на Пакса.) – Даже не смотри на него, злюка. Я лучше буду лететь без сознания, чем пущу мальчишку за штурвал… – я кривлюсь от боли, – «шершня».

– Я постоянно гоняю на гравибайках, – говорит мальчишка.

– Это не гравибайк, пацан.

Я весь в холодном поту. Вытираю лицо. Эх, если бы Вольга была здесь! Без нее я чувствую себя голым, как и все то время, что мне пришлось провести в компании герцога.

– Что это за огонек? – Электра указывает на коммуникатор.

– Входящее сообщение, – отвечает Пакс. – Может, мама.

Он открывает канал, и на голографическом экране между пилотскими креслами возникает безносое лицо, искаженное скремблером. Пиксели кружат, напоминая налет мародерствующей саранчи, и образуют голову с дырами на месте рта и глаз и вращающиеся зубцы призрачной короны.

– Эфраим Хорн, – хрипит в корабельных динамиках лишенная тела голова королевы синдиката.

Вся кровь, какая еще осталась во мне, стынет в жилах. Дети словно онемели; они достаточно умны, чтобы понимать, когда следует бояться.

– Дай угадаю: ты и есть эта сука-королева? – говорю я слабым голосом.

– Ты вернешь детей.

– Конечно верну. Взамен на частный остров на Венере и легион розовых, которые будут подносить мне коктейли в кокосовом орехе. Неплохая жизнь, а? – Я смеюсь в лицо саранче. – Ах, не сообразил: ты собираешься предложить мне три острова! Да пошли они на хер, и ты вместе с ними. Я не боюсь умереть, и уж точно не боюсь тебя. Конец связи.

Я выключаю коммуникатор, но голограмма не подчиняется. Из мятежных пикселей на меня смотрят пустые глаза.

– Я дала этот корабль герцогу, – скрежещет призрачное лицо, – но принадлежит он мне. И ты тоже. Скоро я увижу тебя во плоти