гармонии”, упивавшегося по ночам восторгами пред фантастическими картинами будущей фаланстеры, в ближайшее осуществление которой в России и в нашей губернии он верил как в своё собственное существование. И это там, где сам же он скопил себе “домишко”, где во второй раз женился и взял за женой деньжонки, где, может быть, на сто вёрст кругом не было ни одного человека, начиная с него первого, хоть бы с виду только похожего на будущего члена “всемирно-общечеловеческой социальной республики и гармонии”…»

Во время кульминационной цены убийства Шатова Липутин действует вполне хладнокровно, удерживает жертву во время выстрела, успокаивает затем впавшего в истерику Лямшина и уже после всего настойчиво спрашивает-интересуется у Петра Верховенского — одна ли их пятёрка или их уже несколько сотен? На что Пётр Степанович говорит: «А знаете ли, что вы опаснее Лямшина, Липутин?..» Затем, когда начались разоблачения, Липутин сбежал было из города. «Липутина арестовали уже в Петербурге, где он прожил целых две недели. С ним случилось почти невероятное дело, которое даже трудно и объяснить. Говорят, он имел и паспорт на чужое имя и полную возможность успеть улизнуть за границу, и весьма значительные деньги с собой, а между тем остался в Петербурге и никуда не поехал. Некоторое время он разыскивал Ставрогина и Петра Степановича и вдруг запил и стал развратничать безо всякой меры, как человек, совершенно потерявший всякий здравый смысл и понятие о своём положении. Его и арестовали в Петербурге где-то в доме терпимости и нетрезвого. Носится слух, что теперь он вовсе не теряет духа, в показаниях своих лжёт и готовится к предстоящему суду с некоторою торжественностью и надеждою (?). Он намерен даже поговорить на суде…»

В образе Липутина отразились отдельные черты нечаевца П. Г. Успенского, фамилия его созвучна фамилии другого члена организации — И. Н. Лихутина, но более всего персонаж этот ориентирован на близкого знакомого писателя А. П. Милюкова.

Лобов Александр

«Вечный муж»

Молодой служащий (19 лет); дальний родственник и воспитанник Федосея Петровича Захлебинина, «жених» Нади Захлебининой, товарищ Предпосылова.

В момент, когда Трусоцкий на квартире Вельчанинова выяснял с ним отношения после их совместного скандального визита на дачу Захлебининых, появился на пороге молодой человек, имевший «звонкий и необыкновенно самоуверенный голос». Это и был Александр Лобов, ещё одни «жених» Наденьки Захлебининой, пришедший выяснять отношения со своим соперником — Трусоцким. «В комнату вошёл очень молодой человек, лет девятнадцати, даже, может быть, и несколько менее, — так уж моложаво казалось его красивое, самоуверенно вздёрнутое лицо. Он был недурно одет, по крайней мере всё на нём хорошо сидело; ростом повыше среднего; чёрные, густые, разбитые космами волосы и большие, смелые, тёмные глаза — особенно выдавались в его физиономии. Только нос был немного широк и вздернут кверху; не будь этого, был бы совсем красавчик…» Гость повёл себя совершенно нахально, хамил, рассматривал обстановку квартиры, хозяина и его гостя в «черепаховый лорнет», потом сообщил, что он воспитывался-рос в доме Захлебининых, с Надей у них давно уже не только дружба, но и взаимная любовь и потребовал от Павла Павловича Трусоцкого «очистить место». При этом он сообщил любопытные новейшие правила-условия любви, придуманные Предпосыловым — этакий деловой брачный контракт, который они уже заключили с Надей, так что, несмотря на то, что он имеет пока только 25 рублей в месяц, служа в «конторе одного нотариуса», он уверен, что будущее своей семьи обеспечит. Его также не смущает, что его благодетель Захлебинин категорически против их с Надей брака и даже отказал ему от дому.

Впоследствии Лобов (вместе с Предпосыловым) провожал Трусоцкого на поезд, когда тот у Захлебининых «совсем отказался» и окончательно уезжал, пил с ним на «брудершафт» и напился пьян от восторга чувств…

Прототипом Лобова послужил пасынок Достоевского — П. А. Исаев.

Ломов

«Записки из Мёртвого дома»

Арестант. «Ломов был из зажиточных т—х крестьян, К—ского уезда. Все Ломовы жили семьёю: старик отец, три сына и дядя их, Ломов. Мужики они были богатые. Говорили по всей губернии, что у них было до трёхсот тысяч ассигнациями капиталу. Они пахали, выделывали кожи, торговали, но более занимались ростовщичеством, укрывательством бродяг и краденого имущества и прочими художествами. Крестьяне на пол-уезда были у них в долгах, находились у них в кабале. Мужиками они слыли умными и хитрыми, но наконец зачванились, особенно когда одно очень важное лицо в тамошнем крае стал у них останавливаться по дороге, познакомился с стариком лично и полюбил его за сметливость и оборотливость. Они вдруг вздумали, что на них уж более нет управы, и стали всё сильнее и сильнее рисковать в разных беззаконных предприятиях. <…> Ломовых у нас не любили, не знаю за что. Один из них, племянник, был молодец, умный малый и уживчивого характера; но дядя его, пырнувший Гаврилку шилом, был глупый и вздорный мужик. Он со многими ещё допрежь того ссорился, и его порядочно бивали. <…> Ломовы хоть и разорились под судом, но жили в остроге богачами. У них, видимо, были деньги. Они держали самовар, пили чай. Наш майор знал об этом и ненавидел обоих Ломовых до последней крайности. Он видимо для всех придирался к ним и вообще добирался до них. Ломовы объясняли это майорским желанием взять с них взятку. Но взятки они не давали…»

Эти Ломовы попали в острог «за напраслину», по обвинению в убийстве своих работников, которых на самом деле убил как раз Гаврилка. Но Ломов пырнул Гаврилку шилом не из-за этого, а из-за ревности к какой-то Чекунде или Двугрошовой, был наказан палками и получил добавку к сроку. В книге Ш. Токаржевского «Каторга» (1912) приведён рассказ Достоевского о том, как этот Ломов чуть было не убил писателя в госпитале, польстившись на его три рубля, спрятанные под подушкой: Достоевского спасла собака Суанго (см. Белка), которая выбила из его рук чашку с отравленным молоком.

Прототип Ломова — В. Лопатин.

Лужин Пётр Петрович

«Преступление и наказание»

Надворный советник; дальний родственник Марфы Петровны Свидригайловой, жених Авдотьи Романовны Раскольниковой. Впервые он «появляется» в письме Пульхерии Александровны Раскольниковой к сыну, где подробно описывается, как Дуня вынуждена была оставить со скандалом место гувернантки в доме Свидригайлова из-за его гнусных домоганий, как всё же честь её была восстановлена и вот посватался к ней некто Пётр Петрович Лужин: «Человек он деловой и занятый, и спешит теперь в Петербург, так что дорожит каждою минутой. <…> Человек он благонадежный и обеспеченный, служит в двух