узкой светящейся полосой среди мрака, и нужно было поспешить вернуться, потому что шум уже не мерещился – к галерее действительно шли. Но, по договорённости, никто посторонний не должен был герцогиню увидеть!

Подобрав юбки и нисколько не заботясь о том, достойно это, или не достойно, её светлость бегом кинулась к комнатке и успела скрыться за дверью как раз вовремя. Судя по звуку шагов, через мгновение за дверью остановился целый отряд.

– Всем отойти в галерею! – отрывисто произнёс приглушённый стеной голос Бэдфорда. – А вы, Филипп, заходите сюда…

Дверь рывком распахнули, и, под грохот доспехов удаляющейся охраны, внутрь, придерживая рукой высокую шляпу, шагнул герцог Бургундский. Следом, почти сразу, вошёл и Бэдфорд. Не слишком приветливо глянул на мадам Иоланду и пробормотал положенные извинения за то, что заставил её ждать.

– Это не страшно, – ответила герцогиня с той холодностью, которую обычно напускала на себя, когда занималась делами в присутствии людей, не составляющих её ближний круг. – Я готова простить любую задержку в начале, лишь бы не разочароваться в конце.

Она произнесла это так, словно разочаровать её было для обоих мужчин чем-то недопустимым, но ни один, ни другой на замечание не отреагировали никак.

Все расселись вокруг стола и первые несколько мгновений молчали.

– Итак, – проскрипел Бэдфорд, – вы готовы обменять Толбота на Жанну при условии, что мы возьмём на себя её содержание после суда.

Мадам Иоланда утвердительно наклонила голову.

– Да. И никакой казни, герцог!Будем считать это уплатой выкупа. Ведь Жанна, по сути, так и останется в плену.

– В таком случае, когда ваш король решит вернуть её к своему двору, вам тоже придётся заплатить, – пробурчал Бэдфорд.

Филипп открыто усмехнулся и поправил:

– ЕСЛИ решит вернуть, милорд. Если…

Мадам Иоланда глянула на него с неудовольствием.

– «Если», или «когда» сейчас несущественно. Главное то, что мы поможем суду в Руане завершиться максимально достойно. Это дорогого стоит, учитывая, как развиваются дела.

– Вы намекаете на вмешательство Рима? – спросил Филипп.

– Конечно.

– Рим в любом случае вмешается, – вспыхнул Бэдфорд. – Святые отцы уклоняются от процесса! Великий Инквизитор Франции уже предупредил меня, что вынужден поставить папу в известность о том давлении, которое я велел ему оказать на преподобного Леметра.

– Он ещё не сделал этого, – глядя в сторону обронила мадам Иоланда.

– Это пока. Я, конечно, запретил всем недовольным покидать Руан до окончания суда, но нет никакой гарантии, что кто-то не сбежит тайком! А там, сами знаете – первый же слух о том, что папа процессом недоволен, и в Рим полетит подробнейший донос!

– Хорошо, что вы это понимаете.

Глаза мадам Иоланды, до сих пор изучавшие канделябр, переместились на лицо регента.

– Но, даже если такое случится, подобный донос папа может никогда и не увидеть, – произнесла она со значением.

– Вы гарантируете? – спросил регент.

– Гарантировать я могу только такое вмешательство Рима, которое будет соответствовать нашим сегодняшним договорённостям. Если, конечно, они состоятся. В этом случае папа, как и прежде останется всего лишь сторонним наблюдателем, что бы ему ни доносили. Ну, а не договоримся…

– Можете не продолжать, – хмуро перебил Бэдфорд.

Все трое помолчали. Регент яростно тёр ладонью подбородок. Филипп, с показным безразличием, перекатывал в руке зёрна чёток. Герцогиня же вернулась к изучению канделябра.

Она прекрасно понимала – на переговорах заранее теряет позиции тот, кто начинает задавать вопросы непосредственно по делу. Отвечающий же становится в положение человека, который это дело вроде бы корректирует тем своим мнением, о котором его спрашивают. Поэтому она ждала вопросов. Но Бэдфорд тоже не спешил что-то спрашивать или уточнять. Закончив тереть подбородок, он покосился на дверь, за которой вдруг то ли померещились, то ли действительно послышались шаги…

– Вы ещё кого-то ждёте? – насторожилась герцогиня.

Удивлённый Филипп тоже поднял голову.

– Жду, – поморщился Бэдфорд. – Прежде чем решать что-то, я должен быть уверен, что не обманывался с самого начала, и что вы, мадам…

Договорить он не успел. Шаркающие шаги затихли, а дверь начала открываться.

В слабом свете нескольких свечей из темноты коридора заползала в комнату безобразно расплывшаяся фигура с одутловатым жабьим лицом.

Досадливо крякнув регент поднялся. Следом встали Филипп и мадам Иоланда.

Перед ними, опираясь на руку сморщенной дуэньи, стояла королева Изабо.

– Заждались? – прошепелявила она и мерзко засмеялась.

Мадам Иоланду охватил ужас. Она совсем забыла про существование женщины, которая до сих пор именовалась королевой этой страны! Впрочем, назвать женщиной то, что осталось от красавицы Изабо, теперь было сложно.

Переваливаясь жирным телом и продолжая хихикать беззубым от потребляемых сладостей ртом, королева добралась до пустого стула и вдавилась в него, словно набитый тряпьём узел. На дуэнью махнула, и та с достоинством вышла. Сама же Изабо хихикать перестала, но осмотрела собравшихся с нескрываемым злорадством.

– Вспомнили, наконец, да? Ну, так вот я – ещё живая.

Она попыталась поёрзать на стуле, который отозвался жалобным скрипом, но тесное пространство подлокотников зажало обширное тело в тиски.

Мадам Иоланда и оба герцога сели.

– Итак, – тоном председательствующего на королевском совете заговорил Бэдфорд, – её величество я потревожил для того, чтобы получить подтверждение факту, который мы здесь поставили во главу угла.

Бросив хмурый взгляд на мадам Иоланду, он обратился к Изабо:

– Сможете ли вы, мадам, определённо вспомнить о ребёнке, который был вами рождён почти сразу после убийства герцога Орлеанского? Если, конечно, вы кого-то тогда вообще родили.

Изабо наморщила лоб.

Её мозг, давно не востребованный ни для каких целей, с трудом пробуждался. Чего хотят от неё эти люди? Какой-то ребёнок… Луи Орлеанский… Да, было что-то этакое, похожее на сон, но так давно… Да и с ней ли это было?

Она припомнила давнее отражение в полированной поверхности зеркала так, будто вызывала в памяти образ давно умершего человека. И ночь – ту самую – наполненную криком и смертью… Смертью и криком: «Герцога убили!»

Да, кажется она тогда ждала ребёнка и рожала его очень тяжело…

Но он ведь умер!

Во всяком случае никакого новорожденного Изабо не помнила. Да и Бог с ним! Сейчас главное понять, как нужно ответить всем этим людям, вызвавшим её к жизни ради каких-то своих целей. Ради забот, до которых ей – давно умершей Изабо – нет никакого дела!

В еле видимых на заплывшем лице глазках загорелась осмысленность.

– А кому это нужно знать?

– Нам всем, – сверля её взглядом ответил Бэдфорд. – И мы хотим услышать правду.

Ах, правду!

Лицо Изабо раскисло в улыбке. Ещё раз, неторопливо, она обвела всех глазами.

«Правды хотят. Ну-ну! И эта, насквозь лживая герцогиня, тоже, верно, хочет? Ишь, как