Через час я вылетел в штаб Сталинградского фронта.

13, 14, 15 сентября для сталинградцев были тяжелыми, слишком тяжелыми днями. Противник, не считаясь ни с чем, шаг за шагом прорывался через развалины города все ближе и ближе к Волге. Казалось, вот-вот не выдержат люди. Но стоило врагу броситься вперед, как наши славные бойцы 62-й и 64-й армий в упор расстреливали его. Руины города стали крепостью. Однако сил с каждым часом оставалось все меньше.

Перелом в эти тяжелые и, как временами казалось, последние часы был создан 13-й гвардейской дивизией А. И. Родимцева. После переправы в Сталинград она сразу же контратаковала противника. Ее удар был совершенно неожиданным для врага. 16 сентября дивизия А. И. Родимцева отбила Мамаев курган. Помогли сталинградцам удары авиации под командованием А. Е. Голованова и С. И. Руденко, а также атаки и артиллерийские обстрелы с севера войск Сталинградского фронта по частям 8-го армейского корпуса немцев.

Необходимо отдать должное воинам 24, 12-й гвардейской и 66-й армий Сталинградского фронта, летчикам 16-й воздушной армии и авиации дальнего действия, которые, не считаясь ни с какими жертвами, оказали бесценную помощь 62-й и 64-й армиям Юго-Восточного фронта в удержании Сталинграда.

В своих послевоенных воспоминаниях В. И. Чуйков, к сожалению, не счел нужным отдать должное своим боевым товарищам – воинам 24, 1-й и 66-й армий Сталинградского фронта, 16-й воздушной армии и авиации дальнего действия, тем, кто, не считаясь ни с какими жертвами, оказали бесценную помощь Сталинграду в это тяжкое время.

Со всей ответственностью заявляю, что если бы не было настойчивых контрударов войск Сталинградского фронта, систематических ударов авиации, то, возможно, Сталинграду пришлось бы еще хуже.

Небезынтересно, что по этому поводу пишет немецкий офицер, находившийся в армии Паулюса: «В то же время части нашего корпуса понесли огромные потери, отражая в сентябре яростные атаки противника, который пытался прорвать наши отсечные позиции с севера. Дивизии, находившиеся на этом участке, были обескровлены в ротах оставалось, как правило, по 30–40 солдат»[98].

В момент затишья по приказу Верховного на командный пункт 1-й гвардейской армии приехали А. И. Еременко и Н. С. Хрущев, А. Е. Голованов и я также находились там. А. И. Еременко сказал, что он хотел бы ознакомиться с обстановкой и обсудить положение в Сталинграде. В. Н. Гордов и К. С. Москаленко познакомили А. И. Еременко со всеми деталями обстановки и своими соображениями.

Поскольку Верховный предупредил меня о сохранении в строжайшей тайне проектируемого плана большого контрнаступления, разговор велся главным образом об усилении войск Юго-Восточного и Сталинградского фронтов. На вопрос А. И. Еременко о плане более мощного контрудара я, не уклоняясь от ответа, сказал, что Ставка в будущем проведет контрудары значительно большей силы, но пока что для такого плана нет ни сил, ни средств.

В конце сентября меня вновь вызвал И. В. Сталин в Москву для более детального обсуждения плана контрнаступления. К этому времени вернулся в Москву и А. М. Василевский, изучавший условия для контрнаступления армий левого крыла Юго-Восточного фронта.

Прежде чем явиться в Ставку, мы встретились с Александром Михайловичем, чтобы обменяться впечатлениями.

Во время обсуждения обстановки на участке Сталинградского фронта Верховный спросил меня, что собой представляет генерал Гордов. Я доложил, что Гордов в оперативном отношении подготовленный генерал, но как-то не может поладить со штабом и командным составом.

И. В. Сталин сказал, что в таком случае во главе фронта следует поставить другого командующего. Кандидатом на этот пост я предложил генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского, А. М. Василевский поддержал меня. Тут же было решено: Сталинградский фронт переименовать в Донской, а Юго-Восточный – в Сталинградский. Командующим Донским фронтом назначить К. К. Рокоссовского, начальником штаба фронта – М. С. Малинина.

Кандидатом на должность командующего во вновь создаваемый Юго-Западный фронт был назван генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин. В качестве основного ядра для развертывания штаба Юго-Западного фронта решили взять штаб 1-й гвардейской армии. Командующий этой армией К. С. Москаленко назначался командующим 40-й армией.

После детального обсуждения вопроса по плану контрнаступательной операции Верховный, обращаясь ко мне, сказал:

– Вылетайте обратно на фронт. Принимайте все меры, чтобы еще больше измотать и обессилить противника. Посмотрите еще раз намеченные планом районы сосредоточения резервов и исходные районы для Юго-Западного фронта и правого крыла Сталинградского фронта, особенно в районе Серафимовича и Клетской. Товарищу Василевскому с этой же целью следует выехать еще раз на левое крыло Юго-Восточного фронта и там изучить все вопросы, намеченные планом.

После тщательного изучения на месте всех условий для подготовки контрнаступления мы с А. М. Василевским вернулись в Ставку, где еще раз был обсужден план контрнаступления и после этого утвержден.

Карту-план контрнаступления подписали Г. К. Жуков и А. М. Василевский. «Утверждаю» подписал Верховный.

И. В. Сталин сказал А. М. Василевскому:

– Не раскрывая смысла нашего плана, надо опросить командующих фронтами в отношении их дальнейших действий.

Мне было приказано лично проинструктировать Военный совет Донского фронта о характере действий войск с целью всемерной помощи Сталинграду. Хорошо помню разговор 29 сентября в землянке, в балке севернее Сталинграда, где размещался командный пункт командарма К. С. Москаленко.

На мои указания активных действий не прекращать, чтобы противник не перебрасывал с участка Донского фронта силы и средства для штурма Сталинграда, К. К. Рокоссовский сказал, что сил и средств у фронта очень мало и что ничего серьезного мы здесь не добьемся. Конечно, он был прав. Я тоже был такого мнения, но без активной помощи Юго-Восточному фронту (теперь Сталинградскому) удержать город было невозможно.

1 октября я вернулся в Москву для дальнейшей работы над планом контрнаступления. От Сталинграда до Москвы летел в самолете генерал-лейтенанта А. Е. Голованова, которым он управлял лично. Я с удовольствием сел в кабину к такому опытному летчику.

Не долетая до Москвы, почувствовал, что самолет неожиданно делает разворот и снижается. Я решил, что мы, видимо, уклонились от курса. Однако спустя несколько минут А.Е. Голованов повел машину на посадку на незнакомой мне местности. Приземлились благополучно.

– Почему посадили машину здесь? – спросил я Голованова.

– Скажите спасибо, что были рядом с аэродромом, а то могли бы свалиться.

– А в чем дело?

– Обледенение.

Во время разговора подрулил мой самолет, который летел вслед за нами, и на нем уже я добрался до Центрального московского аэродрома. Естественно, что полеты в сложных условиях, спешка с вылетами не могли быть всегда удачными.