– Спасибо, сэр! – радостно ответил Мерсер. – Это очень любезно с вашей стороны.

Насколько Кент знал людей, Мерсер казался ему человеком, способным на нечто большее, чем быть сиделкой около больного. Это был один из тех неудачников, которые вечно чего-то ищут и не находят и которых судьба всегда разбрасывает по самым глухим закоулкам земного шара.

Под личиной их забитости и рабской услужливости в них всегда таится большое мужество, которое для своего проявления нуждается только в подходящем стимуле.

И Кент был убежден, что его пятьдесят долларов дадут свой результат, если он только останется жить до утра.

Почему он, собственно, нуждался в этих сведениях, он и сам не мог объяснить. Долгое время лежал он, размышляя о девушке, и его поразила та нелепая шутка, какую судьба сыграла с ним, оставив это приключение ему напоследок. Встреть он ее шесть месяцев тому назад или даже три месяца, она настолько бы изменила течение его жизни, что он ни за что не получил бы этого выстрела в грудь. Он не краснея признался себе в этом. До сих пор лесная пустыня занимала для него место женщины. Она держала его душу и тело в плену. Он не желал ничего, кроме ее дикого, свободного раздолья и бесконечного азарта игры со ставками на жизнь и смерть. И, однако, приди эта девушка к нему раньше…

Он опять и опять мысленно представлял себе ее волосы и глаза, ее стройную фигуру в то время, как она стояла у окна, ее легкую грацию, и снова ощущал очарование от прикосновения ее руки и еще более сильное чувство от приближения ее губ.

К тому же она была с Севера! Мысль об этом захватывала его. Он не допускал, чтобы она сказала ему неправду. Он верил, что если только ему удастся протянуть до завтрашнего утра, то Мерсер, во всяком случае, поддержит его веру в нее. Правда, он никогда не слыхал о местности, которая называлась бы Долиной Молчаливых Призраков, но разве мала Северная Америка? До одного только Форт-Симпсона более тысячи миль! Ему нетрудно было представить себе, что она дочь какого-нибудь северного промышленника, но, поразмыслив, он должен был прийти к другому убеждению, так как на всем Севере между Большой Невольничьей рекой и Ледовитым океаном едва ли нашлось бы более пятидесяти представителей белой расы. Не могла она быть и дочерью какого-нибудь водника или сплавщика, потому что кто же из них так богат и культурен, чтобы послать ее учиться на юг, где она, несомненно, бывала, так как представляла собой вполне цивилизованную женщину. Кто же она?

И пока Кент так рассуждал, в передней появились патер Лайон с лицом более бледным, чем когда-либо, и доктор Кардиган, постаревший сразу на десять лет с той поры, как в последний раз приложил стетоскоп к груди Кента. За ними шли Кедсти с мертвенным серым лицом и юный Мерсер, в застывших глазах которого читался необъяснимый ужас.

Патер Лайон вошел один. Все остальные остались ожидать у двери. Кент постарался ему улыбнуться, но улыбка так и застыла у него на губах, когда он увидел выражение его лица.

– Вы меня пробудили от сна, отец, – все-таки улыбнулся Кент, – от сна наяву. У меня сегодня была интересная встреча… Я думал о моей недавней гостье…

– Мне уже говорили о ней… – ответил патер.

– Мерсер?

– Да. По секрету. Он просто потерял голову от этой девицы.

– Я тоже… И не приговори меня доктор Кардиган к смерти…

Патер поднял голову.

– Джимми, – быстро и не совсем твердым голосом перебил он его, – вам ни разу не приходило в голову, что Кардиган мог ошибиться?

Он взял Кента за руку и стиснул ее до боли. Глядя ему в глаза, Кент вдруг ощутил себя так, точно его мозг представлял собою до сих пор темную комнату, которую неожиданно вдруг осветила вспышка молнии. Кровь отлила от его лица, и оно сделалось бледнее, чем у патера.

– Что вы хотите этим сказать?.. – проговорил он.

– Да-да, голубчик, – продолжал патер. – Я именно это и имею в виду.

Он сказал это таким странным голосом, что казалось, будто за него говорил другой человек.

– Вам не придется умирать, – добавил он. – Джимми, вы будете жить!..

– Жить?!

Кент откинулся на подушки.

– Жить!..

Он задыхался от одного этого слова.

Он закрыл глаза, и ему вдруг показалось, что весь мир запылал в огне. Он попытался повторить это слово опять, но у него только шевельнулись губы, а звука не последовало вовсе. Напряженные до крайней точки, его чувства поддались действию реакции. Ему стало казаться, что он близок к агонии. Он открыл глаза и посмотрел на окно, за которым расстилался ярко освещенный внешний мир, и вместо него увидел только какое-то бесформенное зеленое пятно. Голос патера доносился до него откуда-то издалека, хотя звук его был ясен и отчетлив. Он говорил ему о том, что доктор Кардиган, оказывается, впал в ошибку. И доктор Кардиган вследствие этого чувствовал себя так, точно у него вырвали сердце. Но ошибка была объяснимой.

– Будь в его распоряжении икс-лучи, – говорил патер Лайон, – располагай он рентгеновским аппаратом, он не ошибся бы так жестоко. Но достать их здесь негде. Он поставил тот диагноз, который при данных симптомах поставил бы на его месте и всякий другой доктор. Да, это ужасная ошибка, но вы, Кент, не должны винить Кардигана!

Он не должен винить Кардигана! Он не должен ставить ему в вину эту ошибку! И Кент засмеялся. Что за удивительно нелепое предположение со стороны патера Лайона! Бранить Кардигана за то, что он возвращает его к жизни? Винить его за драгоценную весть о том, что он не умрет? Винить его за… Да может ли это быть?!

Все в безумной радости завертелось вокруг Кента. Его мозг, как винт, попавший в привычную нарезку, снова почувствовал себя самим собой. Он опять ясно увидел перед собой патера Лайона с его бледным, напряженным лицом и с глазами, в которых все еще светился ужас. И тут только он постиг всю правду.

– Ага! Понимаю! – воскликнул он весело. – Вы с Кардиганом хотели бы, чтобы я лучше умер?

Патер все еще держал его за руку.

– Не знаю, Джимми, право, не знаю, – угрюмо ответил он. – Но то, что случилось, прямо ужасно!

– Но ведь не так же ужасно, как смерть! – воскликнул Кент, вдруг выпрямляясь в подушках. – Боже мой, но ведь я хочу жить!

Он высвободил руки и протянул их к открытому окошку.

– Смотрите! – закричал он. – Передо мной опять мой мир! Понимаете, мой мир! Я хочу вернуться к нему! Теперь он стал для меня в десять раз дороже. В чем же мне винить Кардигана? Отец, отец, выслушайте меня! Я теперь могу сказать, потому что уже имею на это право. Я солгал! Я вовсе не убивал Джона Баркли!

Странный крик вырвался из груди патера Лайона. Но это был крик не радости, а скорби.

– Джимми! – воскликнул он. – Что вы говорите?

– Клянусь вам в этом, отец. Боже правый, неужели вы мне не верите?