Она опустила голову.

– Да, Джимс, – продолжала она. – Если бы тогда вошли полицейские, то у них сложилось бы впечатление, будто убийцей действительно была я. И я бы дурачила их до тех пор, пока не узнала, что дядя Дональд достиг безопасного места. Все время потом я держала этот дядин пакет при себе, чтобы доказать при удобном случае, что я вовсе не виновата. И этот случай теперь настал…

Она улыбнулась и протянула руки.

– Я чувствую себя сейчас так хорошо! – воскликнула она. – Мне так бы хотелось сейчас повести тебя гулять и показать тебе мою Долину, Джимс, то есть не мою, а нашу долину – мою и твою – при свете этих громадных звезд! Не завтра, Джимс, а именно сегодня.

Немного позже Призрак смотрел на них. Звезды стали еще ярче и еще крупнее, и белая снежная шапка, точно корона, лежавшая на голове у Призрака, отражала на себе какой-то другой далекий свет; а затем и все другие снеговые горные вершины ярко и величественно засверкали. Это всходила луна. Точно великан, поднимался громадный, необъятный Призрак. Когда Маретта и Кент шли под руку вдоль Долины, она вдруг усадила его рядом с собой на камень и радостно засмеялась. Он крепко пожал ей руку.

– С самого раннего детства, – воскликнула она, – я просиживала целые часы на этом камне и играла, а этот страж смотрел на меня и был все такой же, как и сейчас! Я выросла, любя его, Кент. Мне всегда казалось, что он стережет меня неусыпно, день и ночь оберегая от того, что может надвинуться на нас с востока. Мне всегда казалось, что он ждет того, кто придет ко мне. Теперь я знаю. Этот кто-то – ты, Джимс. А когда меня отвезли туда, в большой город…

Ее пальцы по старой привычке вцепились в его большой палец. Кент ожидал, что она скажет далее.

– …то именно этот страж, – продолжала она с дрожью в голосе, – больше всего притягивал меня к себе, и я стремилась домой. Я тосковала без него, я видела его во сне по ночам. Джимс, ты видишь сейчас этот выступ на его левом плече, похожий на эполет?

– Да, вижу, – ответил Кент.

– За ним по прямой линии отсюда, за целые сотни миль от нас, находятся город Доусон, река Юкон, громадная золотоносная земля, мужчины, женщины, страсти, несправедливости и цивилизация. Только дяде Малькольму и покойному дяде Дональду и известна тропа, по которой можно пройти через эти горы. Я три раза проходила по ней и бывала в Доусоне. Этот страж стоит к ним спиной. Мне всегда казалось, что именно он загромоздил своими камнями этот проход, чтобы никто не мог проникнуть сюда. Он хочет, чтобы эта Долина всегда оставалась девственной. И я тоже. Я хочу, чтобы мы были здесь с тобой одни. С тобой и вот с этими стариками…

– А шумный город, бьющая ключом жизнь, движение на улицах, театры?.. – возразил Кент. – Ведь ты еще так молода!..

Она весело расхохоталась.

– Не надо мне этих суетящихся бледнолицых, поблекших людей с отвисшими углами ртов! – воскликнула она. – Этих мальчишек с яблоками и булками, которые они протягивают тебе грязными руками; этих заморенных, бледных детей со старческими, сморщенными личиками, которых возят на колясочках по мостовой и думают, что делают для них этим все; этих магазинов, полных разных вещей, и без которых в конце концов все-таки отлично можно обойтись; этих деловых людей, вечно спешащих куда-то с выпученными глазами и толкающих всех локтями! Ничто там не привлекает меня. Даже какое-то чувствую разочарование. Нет, Джимс, я безнадежно предана природе. Я ею больна хронически, и ничто не может меня от нее излечить! Разве можно все это променять на город?

Кент ближе прижал ее к себе.

– Когда ты поправишься, – сказал он, – мы пройдем с тобою по этой таинственной тропинке через горы, и ты проведешь меня в Доусон. Возможно, что нам удастся выполнить там все формальности и найти какого-нибудь миссионера…

Он смолк.

– И что же будет далее? – спросила она.

– Тогда ты будешь моей женой.

– Да-да, Джимс, на всю жизнь, до гробовой доски.

Она бросилась к нему на шею.

– Только зачем же нам туда идти? – спросила она. – Ведь скоро будет первое августа!

– Ну и что же?

– Раз в год, каждое первое августа, к тете Анне приезжают сюда гостить ее отец и мать.

– Ну?..

– А отец тети Анны – миссионер!

Кент чуть не подпрыгнул от радости, и ему показалось, что и на лице Призрака-стража в эту минуту появилась счастливая улыбка.