– Сашенька, а может, не надо тебе эту службу военную? – жалобно подала голос с дивана Альбина Феоктистовна. Совсем, как тогда, когда Шишкин-младший объявил родителям о своём намерении ехать в деревню. – Вот ты нам вчера про лагерь свой летний рассказывал, про игры, которые для ребятишек вы там придумывали… У тебя глаза горели…

– Ма, да я уже сто раз сказал: накрылась школа, вернее, я в ней, медным тазом! И про то, сто́ит голову в номенклатурную петлю совать или нет, уж сколько раз мы с вами мусолили!

– Отец, а ты чего молчишь?! – воззвала к супругу маман Шишкина. – Чует моё сердце, что всё это добром не кончится…

– Размышляю… – пророкотал Шишкин-старший. – Партбилет в кармане – не блоха на аркане! На бюро обкома наблюдал: командующий округом иной раз какой-нибудь свой козырный интерес начинает разыгрывать, а первый его – в стойло! Вот я и думаю: а в нашем случае кто кого перетянет…

– Ну, ты тоже сравнил! – всплеснула руками маман Шишкина. – Масштаб-то другой! Столько экономических и других проблем огромного региона, сотен тысяч рабочих и колхозников, тысяч врачей, учителей, пенсионеров! И вполне благополучные военные. Гарнизоны благоустроенные! Да в любой магазин Военторга зайди – и всё ясно!

– Ты сама-то себя слышишь? – саркастически глянул на супругу Шишкин-старший. – Об одном и том же говорим! У каждого первого секретаря райкома – свой масштаб. И прямой телефон с Самим. Звякнет-брякнет и – канет в Лету эпизодик с рядовым учителем. А редактору военной газеты ещё по башке настучат его вышестоящие командиры. В строгом соответствии с известным правилом: любая инициатива наказуема! Да и отпрыску твоему достанется за подковёрную интригу. Могут вообще об него ноги вытереть, дабы другим неповадно было.

– Ну, тогда к чему нам «совет в Филях» устраивать, – поднялся из-за стола Александр. – Плыви, мой чёлн, по воле волн!

– Серёжа! Ну надо же что-то делать! – трагично воскликнула Альбина Феоктистовна.

Отец угрюмо молчал. И Александр понимал его состояние. Обладать такой властью на железной дороге, а вне её… Сами железные дорожники и доигрались со своим сепаратизмом, сами своей кастовостью, как полосой отчуждения, отгородились. Государство в государстве. Но это только кажется. Что она, эта ведомственная власть, против всесоюзного рулевого… Была бы дорога частной лавочкой и то бы не резон ей с государством в игры-игрушки играть, а уж важнейшей стратегической отрасли… Что с государством, что с партией…

И тут в голове Шишкина-младшего заворочалась одна авантюрная мыслишка…

Утром перебрал содержимое конверта с маленькими фотками, которые остались от прошлогодних съёмок на удостоверение личности офицера запаса, на разные анкеты. Отложил парочку – в форме и в «гражданке» – невесть же какая лучше для «ксивы» корреспондента-организатора окружной газеты, хотя логика подсказывала, что в форме – явный перебор. Вот припрётся он с редакционным заданием в воинскую часть. На фото – лейтенантик, а чего нарисовался в штатском, спросят? Борзый, что ли? Кстати, фото в форме и на удостоверение «запасного летюхи» не понадобилось, так что зряшным, дешёвых понтов ради, был тогда в ателье балаган с переодеванием.

Корреспондентские задания, которыми подполковник Тимофеев пообещал озаботить, в любом случае – дело интересное. Уже своей неведомостью. Послеинститутские военные сборы хотя и проходили при воинской части в пригородной зоне, но всё равно это была изолированная от «натуральных» военных «партизанщина». Солдатики, конечно, рвались с «соседями» пообщаться – на предмет халявного табачку, али чего покрепче, как и домашних разносолов, но отцы-командиры все эти вылазки рядового и сержантского состава старались пресекать в зародыше…

Вручил подполковник Тимофеев Шишкину-младшему всем доку́ментам доку́мент – с тиснёным бронзовой краской названием военного печатного органа на алой обложке спереди и такими же «золотыми», но раза в четыре крупнее, буквами на задней: «ПРЕССА». Фотка с «мордой лица» подверглась дополнительному обрезанию, а снизу её ещё так пришлёпнули фиолетовой печатищей, что Шишкин и сам не понял: то ли он в форме, то ли в «гражданке».

Задания ответред выдал Александру такие: побывать у вертолётчиков, которые базируются на военном аэродроме прямо в городе, и соорудить зарисовку о техниках этого подразделения, лучшего, оказывается, во всём округе. Второе задание выглядело посложнее: тут надо было поразмышлять о состоянии марксистско-ленинской учёбы офицеров танкового полка, дислоцирующего в пригороде.

Шишкин не заставил себя ждать. Уже наутро следующего дня он терзал двух немногословных, пасмурных, как это субботнее преддождевое небо, прапорщиков вертолётной эскадрильи, которые не столько отвечали на его вопросы, сколько предлагали «накатить за знакомство» по рюмахе «ликёра «Шасси» – смеси спирта с брусничным сиропом. Сами технари утверждали, что по сути «ликёр» – консервированная вода: её в составе напитка процентов сорок, опять же сиропа процента полтора-два, а остальное – банальный консервант в виде спирта этилового, чтобы «ликёр» не закис. В итоге, и на вопросы ответили, и «накатили». Но в воскресенье Александр, проснувшись, в полной мере вник в сущность понятия «с бодуна», даже приложился, тайком от матери, к банке с солёными огурцами, выхлебав из трёхлитровки почти половину рассола, и только потом уселся приводить в стройность мысли и впечатления от пребывания у вертолётчиков.

В танковом полку всё тоже вышло как нельзя лучше. С проходной Шишкина-младшего препроводили к замполиту полка, а уж он столько наговорил корреспонденту окружной газеты про организацию марксистско-ленинской подготовки офицерского состава, что только успевай записывать. Обозначилась даже критическая составляющая – фамилии парочки «прогульщиков». А ещё монологи полкового политработника так и подмывали куда-нибудь в текст вставить: «Никогда не гаснет свет в кабинете замполита. Если нужен вам совет – заходите. Всем – открыто!» Вот так, примерно, или что-то подобное…

Короче, оба материала лежали перед подполковником Тимофеевым уже на пятый день после выдачи заданий Шишкину-младшему. И появились на газетной полосе оперативно – в очередном номере газеты. Правда, в урезанном виде, но Александр понимал: если редактор не клацнул ножницами – то у него и день прожит напрасно. И потому применил известную, многократно описанную в художественной литературе хитрость: периодически загонял в текст абзацы с несущественными подробностями.

– Неплохо, – подытожил Тимофеев. – Суть поймал, «косяков» и «ляпов» не спроворил. И про танкистов-прогульщиков – в строку! – Он засмеялся. – Деликатно подал: борется с ними командование, ставит в строй. Неплохо… Лады! Вот тебе ещё одна темка, поразмысли. И жди от меня звонка.

Но спустя неделю с небольшим позвонил не ответред, а Каладжанов:

– Александр Сергеич! Приветствую, дорогой! Значит-ца, так… Куём железо… пока горячий! Поезжай в своё Чмарово, а по дороге заскочи в райвоенкомат. Возьми там повестку. Она тебя уже дожидается. Призывают тебя, дорогой, на военную службу! Как говорится, лежал кот на печи, ел сметану. Но пришла ему повестка. И стал обычный кот Котом в сапогах. С чем и поздравляю! – захохотал в трубку Каладжанов. – Неделю тебе на сборы-чемоданы. И самое главное – от директора школы характеристику, в райкоме партии снимись с учёта, получи открепительный талон. Давай, дорогой, действуй! Жму руку!