А до всего этого Джоси, набирая рост и вес, становился все более неприкосновенным. И безнаказанным. Как-то раз он гнал на машине по улице – какой, не помню, помню только, что было это в городке Дэнем-Таун. Так вот, гонит он, гонит и врезается прямехонько в автобус. Шофер вылезает разъяренный. И вместо того, чтобы как-то поладить, собирает вокруг себя толпу. Уж не знаю, что он там такое говорил, но распалялся все больше и больше, кричал, угрожал и бог весть что еще делал. Заткнулся он единственно тогда, когда одна из женщин прокричала: «Да это же Джоси Уэйлс!», и вся улица бросилась врассыпную, оставляя беднягу шофера наедине со своим визави. Джоси, сидя в машине, постукивает пальцами по рулю и в его сторону даже не смотрит, а водила, прямо как Дорожный Бегун, кидается прямиком в участок. Бедолага. Примерно через полчаса туда заявляется Джоси с десятком своих головорезов. Заходят внутрь, хватают шофера и волокут наружу. Тот просто пересрал и запричитал при виде того, как фараоны отвернулись в разные стороны, и это в своем-то собственном участке! Ну, а как вышли, так прямо на глазах у фараонов и людей те, кто со стволами, его пристрелили, а те, кто без стволов, почиркали перьями. Скучились, как вороны, над свежим трупом. Джоси, разумеется, арестовали, только у той расправы не обнаружилось ни одного свидетеля. Прямо-таки ни единого.

Тем временем из Кали стали поступать жалобы, что этот мазафакер много себе позволяет – хамит, грубит, наглеет так, как не позволял себе еще никто из хамов, грубиянов и наглецов. Дескать, подай ему и его банде Англию. А не жирно? Кроме того, этот человек отправился со своими в Ремо и уложил там как за нефиг делать двенадцать человек. Зачем, спрашивается? Потому что некоторые там, видите ли, начали сетовать, что их интересы совсем уж в игноре. Джоси всегда отличался грубоватой прямолинейностью. Полиция выдала ордер на его арест, и тогда он переметнулся в США, но теперь уже и там привлекал к себе внимание, поэтому скакнул обратно на родину. Здесь его ждал суд, но на единственную свидетельницу отчего-то нашла амнезия (постойте, ее же там не было, да и времени уж сколько прошло; ой, у нее и диоптрии в очках не те, слепа, как курица ночью; ничего не помнит, а в показаниях безнадежно путается: тогда ведь пули свистели повсеместно).

А в прошлом году, когда его дочка стояла возле какого-то клуба со своим бойфрендом, откуда ни возьмись, появились громилы из Восьми Проулков и открыли по ним огонь. Парня изрешетили, как ту головку сыра, сплошные дырья. Девушка обвивала руками его недвижное тело, когда к ней подошли и сделали выстрел прямо в голову. Хочется надеяться, что перед этим ее хотя бы не изнасиловали. Я все еще раздумываю, знали ли те парни, кто она такая. Дело в том, что если ты все время продолжаешь напирать, то рано или поздно твои враги надавят встречно (наглядный пример – Гризельда в Майами). А если ты продолжаешь плодить врагов, то рано или поздно они скопятся в критическую массу. И тогда уже лишь дело времени, когда враги в своей беспощадности сравняются с тобой – ведь это ты, коли на то пошло, все время повышаешь планку. Что до меня, то я никогда не нахожусь в одном месте так долго, чтобы дать своим врагам время протрубить сбор. Эта хрень подобна любым другим отношениям: ты сам их взращиваешь. Вот почему я никогда не задерживался лишнего ни в Колумбии, ни в Кингстоне. Я – посредник, перекати-поле. Ну, а говоря о критической массе… К тому времени федералы накопили на Джоси столько обвинений, что за ним началась охота. Кто-то в той войне за наркотики должен был выйти победителем, и это был, безусловно, не ниггер из карибской дыры, которому изначально было предписано заниматься «травой». А он распоясался, и тогда его упрятали за решетку. Причем по полной.

Да, я пришел к нему в тюрьму, хотя далеко не в час свиданий. Как только я, приблизившись к дверной решетке, тихо окликнул его по имени, он сел на своей койке и медленно поднял голову. А подняв ее и вглядевшись, заулыбался, но как-то неуверенно, с толикой растерянности. И сказал:

– Я знал, что они пришлют тебя.

– Как делишки, mijo?[294]

– Видя тебя, скажу: с тобой всяко лучше, Доктор Лав.

– Э-э-э… мисс Сегри? Мисс Сегри? Миллисент Сегри?

– Я не мисс.

– Разве? Ой, извините. Миссис Сегри.

– Не мисс. И не миссис. Я – Миллисент. Миллисент Сегри.

– А, ну понятно.

– Вот и хорошо. Сколько за всё?

– За весь рецепт, мэм, четырнадцать долларов семьдесят центов.

Весь этот феминизм – не более чем пристрастие белых американок поучать небелых, что делать и как делать. Вещать с благостно-снисходительной миной: «Будешь стараться – станешь такой как я, свободной». Чушь собачья. Но в одном я, пожалуй, солидарна: ненавижу всеми фибрами, когда приходится выкладывать совершенно незнакомым людям свое семейное положение – особенно мужикам, я им что, обязана, что ли? Взять хотя бы этот вздор насчет того, замужем я или нет – «миссис» я или «мисс», – как будто это единственные два варианта, которые существуют в природе. Статус, видите ли. Как будто если я женщина, то без него мне обойтись никак нельзя. Да вот он, мой статус, подставляйте руки! Еще имени своего не назвала, а вот уже статус. Может, проще говорить им в глаза, что я лесби, и пусть уж сами разбираются, на какую полку меня ставить?

Так. «Ксанакс» от нервов. «Валиум» для сна. «Прозак» при депрессии. «Фенерган» от тошноты. «Тайленол» при головных болях. «Миланта» при вздутиях. «Мидол» при спазмах. Менопауза, вот она, назревает. Есть ли какое-нибудь быстродействующее средство при приливах?[295] Вынашивать я не собираюсь; зачем вы вообще держите двери открытыми? Я в «Райт Эйд»[296] на Истчестере в Бронксе, всего в квартале от моего жилья на Коста-авеню. Август, это значит, что я скоро уже два года как там живу. Само собой, при «Бет Исраэл»[297], где я работаю, есть своя аптека, но рецепты я отовариваю на Истчестере: кому захочется держать медсестру, набирающую такую кучу таблеток? Да, всем прописана конфиденциальность, но я еще ни разу не видела, чтобы кто-то, дай ему волю, не начал за глаза про тебя трепаться. Я стараюсь не усложнять себе жизнь, с учетом того, что за последние несколько лет у меня аллергия на усложненные вещи. Женщины, вы не выносите мужчин, которые одинаковы вчера, сегодня и всегда? Дайте им мой номер. Пик невыносимости наступает, когда они заговаривают о своих чувствах, и (вот это мне особенно нравится) чем оно оборачивается? Здесь мне становится так дурно, что рука невольно тянется за «Фенерганом». И вот я перехожу улицу и заныриваю в аптеку, что у автобусной остановки. «Зантак». Он нужен мне после того, как я сглатываю на завтрак плюшку. Ну почему вдоль всей дороги по Ган-Хилл-роуд понатыканы павильончики «Данкин Донатс»? Ведь я бы могла бы обойтись и одним кофе. Терпеть не могу Ган-Хилл-роуд. Особенно в эти промозглые дни, когда зима еще не решается уйти, а весна – прийти ей на смену. А пока они мнутся, у меня есть верный шанс испортить обувь. Снаружи у станции метро все те же лица без определенного маршрута следования, и сложно сказать, смотрят они на меня как мужчины или как ямайцы. Пробираться с улицы к двери, от двери к турникету, от турникета к поезду ничуть не веселей, чем стоять среди голубиной пачкотни в ожидании автобуса. Здесь сразу становится видно, кто едет по делам, а кто – невесть зачем, и его впору назвать праздношатающимся. Если при тебе нет хозяйственной сумки, или рюкзака, или кейса, то твою социальную миссию определить непросто. Я вот, например, выгляжу как мисс Дева Мария, потому что собираюсь в больницу. Еще не медсестра, но учусь.