– А правда, босс. Удивительно, что крысы до сих пор еще не прогрызли тут снизу дно, – кивает на холодильник Питбуль.

– Ты в курсе, что у тебя здесь молоко хранится с января?

– Да я тут пробовал сам сделать йогурт.

– Он, наверное, комик, босс.

– Ха-ха, похоже на то. Или просто так шутит… Ну да ладно, брат. Подойди-ка сюда, чтобы я хорошенько тебя рассмотрел.

Я подтягиваю табурет, усаживаюсь. Сложно сказать, как он отреагирует, если смотреть ему в глаза: впечатлит это его или ввергнет в раздражение. Затем он начинает похаживать вокруг меня, как вокруг какого-нибудь экспоната. Меня тянет ему сказать: «Музей закрыт». Я буквально в шаге от этого. Не знаю, откуда у меня убеждение, что шутки разряжают обстановку; как правило, выходит наоборот.

– Питбуль, я тебе не рассказывал о таком Тони Паваротти?

– Нет, босс, но я и так о нем знаю. Кто из молодых, когда рос, не слышал о Тони Паваротти?

– А я тебя лет уж пятнадцать разыскиваю, ты это знаешь?

До меня не сразу доходит, что он обращается ко мне.

– Юби, а чего ты речь завел о Паваротти? Его ведь не стало, кажется, году в семьдесят седьмом – семьдесят восьмом?

– Семьдесят девятом. Тысяча девятьсот семьдесят девятом. Глянь сюда, Питбуль. Вот перед тобой человек, который его убил.

– Ого, ты раздобрел. А что у тебя с волосами?

– Поседели. Сначала преждевременно стал пегим, а там и вовсе побелел. Дамы зовут меня серебристым лисом.

– А почему не барсуком?

– Смешно, Джоси.

– Ты теперь, как окопался в Америке, звучишь, как один из них.

– Америкосов, что ли?

– Да нет. Кубинцев, среди которых ты трешься.

– Ха-ха. А ведь никто не верит, когда я говорю, что у Джоси Уэйлса есть чувство юмора.

– Правда? И с кем это ты обо мне разговариваешь?

– Эх, Джоси, да ты глянь на нас. Ты когда-нибудь думаешь о прошлом, muchacho?

– Нет. О прошлом, знаешь, никогда не думаю. Ну его. Оно тебе, сволочь, по мордасам, а ты ему ответить не можешь.

– Грязноватый у тебя язычок стал в тюрьме, mijo.

– Грязноватый… В Риме веди себя как римляне.

– Ха-ха-ха. Хорошо сказано, Джоси, хорошо…

– Перестань, Луис, говорить со мною свысока. Это тебя не красит. Как тебе вообще нравится, а? Не видимся семь лет и где в итоге встречаемся? В тюрьме. Теперь ты понимаешь, когда я говорю, что настоящее, язви его, штука по меньшей мере странная? Особенно когда высовывает свою голову прошлое – скажем, на этой неделе. Мамаша ребенка, про которую я уже и думать забыл, теребит родственника насчет денег – и не меня, заметь, а Питера Нэссера. Жаль, что у меня тут нету скрытой камеры. Один лишь этот субъект заставляет меня задуматься, умнеют люди с годами или нет.

– Питер Нэссер?

– Не делай вид, что ты с ним не знаком.

– Да я с ним с восьмидесятого даже не разговаривал. Не забывай, что с ним я контактировал исключительно затем, чтоб выйти на тебя.

– Так вот теперь, когда он хочет заделаться сэром, он надеется, что прошлое не сделает ему стоп-кран.

– Это как?

– Ну, в смысле, подножку.

– А. Однако насчет «сэра», hombre… Он сэром, что ли, хочет стать? А быть просто хером ему уже мало?

– В сэры метит, типа «рыцари». Вроде Ланселота. Неймется ему, видите ли, преклониться перед королевой, чтобы та благословила его своим мечом. Естественная, надо сказать, тяга всех чернокожих мужиков: чтобы белая баба приблизила их к себе. Обласкала. Разве не так?

– А я, Джозеф, и не знал, что он черный.

– Забавно: за пять минут ты уже в пятый раз кличешь меня имечком. И каждый раз разным.

– А что я могу сказать, mijo? Каждый раз, как я тебя вижу, передо мной предстает другой человек.

– Да почему? Я все тот же.

– Да нет. Ты вот только что сказал, что никогда не думаешь о прошлом. Потому и не различаешь, как ты выглядишь.

– Не понимаю, что ты несешь. Заходишь и начинаешь с порога поливать словесным поносом… Еще немного, и польются звуки скрипки.

– Ну вот, опять юмор от Джоси, о котором никто не догадывается.

– Брат, я уже утомился. Мы же оба знаем: у тебя это не конечная остановка.

– Куда ж еще ты меня направишь?

– Прямиком обратно к тому сукину сыну, который тебя прислал.

– А что, если меня никто не посылал?

– Доктор Лав за бесплатно даже с боку на бок не перевернется.

– Знаешь, кто мы такие, Джозеф?

– Знаю, что ты несешь полную муть.

– Развалины мы, вот кто. Реликты.

– Ты хоть краем уха услышал, что я сейчас сказал?

– Что-то из вчерашних дней. Memento[312].

– Боже ты мой.

– Это означает, друг мой, что большинство людей никогда о наших деяниях не узнает. Может, кто-нибудь и обнаружит в нас что-нибудь ценное, ну а скорей всего, просто выбросит на свалку истории.

– Бро, если ты пытаешься донести до меня что-то посредством метафор, то лучше прекрати эту хрень: напрасные старания.

– Да я просто пытаюсь внести в наш разговор чуток веселья, mijo.

– Слушай, ты гонишь пыль просто безудержно. Так, наверное, кролики шпарятся. Может, и ты тоже?

– Сейчас в тренде телефонный секс.

– Правда, что ли?

Луис смеется.

– Нынче все порнушники перелезают с реала на телефон. Какой-нибудь унылый, отродясь не женатый говнюк набирает 1 – 900-WET-TWAT[313], и ему там сука в полтора центнера весом сексуальным голосом воркует: «Ну что, морячок, развлечемся?» Он под ее стоны вздрачивает, а затем получает телефонный счет с нагрузкой.

– Реально?

– Реально орально идеально.

– Эх-х… Надо было мне, наверное, сутенером быть.

– Не знаю, брат. Из тебя вон наркодилер вышел неплохой. Пока ты здесь не оказался.

– Да вот, захотел смену обстановки.

– Ага, а теперь кто из нас вставляет метафору?

– Все эти годы я хоть бы раз от тебя услышал. Берлинская стена пала, Джеймс Бонд вышел на пенсию, и Доктор Лав вроде как оказался не у дел. Ты там что, переквалифицировался обратно в доктора? Нет, правда, что ли? Ты сейчас реально врач? И как же ты, бро, оперируешь – подрывом частей тела?