Неожиданная необходимость вести войну сразу с двумя противниками, вероятно, привела турецкого военачальника к мысли о том, что если он сейчас не сможет в короткий срок захватить Корфу, потом это вообще будет невозможно. В ночь на 18 августа он отдает приказ начинать штурм, как обычно, под аккомпанемент оглушительного грохота барабанов, труб, ружей, пушечных выстрелов, отвратительного визга и боевого клича — психологическая уловка, примитивная и отнюдь не эффективная. Шуленбург и его генерал-проведитор Антонио Лоредано тут же заняли свои посты, мобилизовав всех способных держать оружие корфиотов — в том числе женщин и детей, стариков и больных, священников и монахов. После шести часов битвы ни одна сторона не добилась значительных успехов; Шуленбург решил рискнуть всем ради внезапной вылазки. Возглавив группу из 800 отобранных солдат, он ускользнул из крепости, воспользовавшись подземным выходом, и с тыла напал на турецкий фланг. Они одержали быструю и решительную победу. Турки были застигнуты врасплох и спаслись бегством, оставив после себя ружья и боеприпасы. В это время их товарищи, находившиеся на других участках крепостной стены, совершенно сбитые с толку, осознали, что штурм провалился, и тоже начали отступление, правда, более организованно. На следующий вечер, словно в подтверждение триумфа Венеции, разразился шторм — шторм такой силы, что турецкий лагерь за несколько часов превратился в болото, окопы стали каналами, завязки палаток разорвались словно ниточки, их подняло в воздух и унесло ветром. На рейде многие турецкие корабли, в одно время отплывшие от причалов, разбивались друг о друга, превращаясь в щепки.

С наступлением рассвета обнаружился весь масштаб бедствия: немногим туркам удалось спастись, и они хотели переждать это время на каком-нибудь острове, но казалось, что сами боги были против них. Уже через несколько дней в турецкий лагерь пришел приказ возвращаться домой. Корфу отстояли; Шуленбург был награжден мечом, украшенным драгоценными камнями, пожизненной пенсией в 5000 дукатов, и еще при его жизни в старой крепости изваяли статую в его честь.[310] Турки ретировались и никогда больше не пытались расширить границы своей империи за счет территорий христианской Европы.

Венецианцы не просто справились с осадой крепости, это была победа, которая оказала необычайное воздействие на их боевой дух. В ту зиму мастера Арсенала работали не покладая рук, и уже в начале следующей весны новый флот из 27 кораблей, под командованием блестящего молодого адмирала Людовико Фланджини, отчалил от берегов Закинфа и направился в Дарданеллы. 12 июня 1717 года он столкнулся лицом к лицу с турецким флотом, и после битвы, длившейся несколько дней, адмирал одержал блистательную победу. Опечалила лишь гибель самого Фланджини, которого смертельно ранили стрелой. Он настоял на том, чтобы его перенесли на квартердек, где он тускнеющими глазами наблюдал за последними этапами сражения. Месяц спустя, в стороне от мыса Матапан, османский флот снова потерпел поражение и был обращен в бегство. Взяв курс на север, Андреа Пизани мог еще до наступления зимы отвоевать как Превецу, так и Воницу. Из Далмации Альвизе Мочениго рапортовал о таких же победах. Принц Евгений к тому времени вновь занял крепость Белград, а турки отступали по всем направлениям.

Продлись эта война еще один год — Венеция сумела бы воспользоваться моментом и вновь завладеть Мореей, но надолго ли? Однако турки решили заключить мир, и это не было неожиданостью. И вот теперь Венеция осознала, насколько неблагоразумно она поступила, заключив альянс с Австрией. Король, столкнувшийся с новыми угрозами со стороны Испании, очень хотел поскорее заключить мир и не обращал особого внимания на надуманные территориальные притязания Венеции. Победа при Корфу и последующие военные успехи Венеции стали прямым результатом победы принца Евгения в Петервардене. Поэтому, когда в мае 1718 года состоялась встреча — при посредничестве представителей Англии и Голландии, — венецианский дипломатический представитель, Карло Руццини, несмотря на свой опыт ведения переговоров в Карловиче и Утрехте, обнаружил, что может оказать лишь незначительное воздействие на своих коллег. На протяжении шести часов он отстаивал интересы своего государства, требуя возвращения Венеции Суды и Спиналонги, Тиноса, Киферы и Мореи, или, в случае отказа в последнем, расширении территорий Венеции в Албании на юг до Скутари и Дульчиньо — опорный пункт пиратов, который она жаждала уничтожить. Но, к несчастью, когда он произносил свою речь, пришло известие о том, что 18 000 испанских солдат только что высадились на острове Сардиния, который принадлежал Австрии, и его не стали слушать. Венеция должна была довольствоваться Киферой, Бутринто, Превецой и Воницей и еще несколькими пограничными крепостями в Далмации — где она, однако, была обязана позволить Турции пользоваться Рагузой. Все это в действительности являлось жалкой наградой за усилия и затраты четырех прошедших лет, за героизм Шуленбурга, Фланджини и всех остальных.

В Пожареваце границы венецианской империи, каковой она тогда являлась, были перекроены в последний раз. Больше не будет ни завоеваний, ни потерь. Поэтому сейчас не будет лишним обрисовать эти самые границы. Не считая исторического города, маленьких городков и островов лагуны, Венеция занимала на материке провинции Бергамо, Брешу, Кремону, Верону, Виченцу, Полезин в Ровиджо и Тревизо, включая Фельтре, Беллуно и Кадоре. У пролива она охватывала Фриули, затем Истрию и Далмацию с островами, потом северную Албанию, включая Каттаро (Котор), Бутринто, Паргу, Превецу и Воницу; затем — Ионические острова, Корфу, Паксос и Антипаксос, остров Святой Мауры (Лефкас), Кефалонию, Итаку, Закинф и Строфады; и, наконец, юг Мореи и остров Цитеру. Это все.

Договор был подписан 21 июля 1718 года. Спустя два месяца, в тот самый день, когда бушевали ужасные летные штормы, в старой крепости Корфу от удара молнии загорелся склад боеприпасов. Из-за последовавшего взрыва вспыхнули еще три менее крупных склада, и цитадель была практически разрушена. От дворца губернатора осталась груда булыжников, под которыми были погребены генерал-капитан и несколько его подчиненных. Природа за долю секунды произвела больше разрушений, нежели объединенные турецкие силы за несколько месяцев. Тщетность недавно закончившейся войны была совершенно очевидна. Когда новость о происшедшем достигла Венеции, среди сетований все еще можно было услышать слабые отголоски оптимизма: а что было бы, случись такое два года назад, во время той ужасной бури? Может быть, несмотря на внешние обстоятельства, Всевышний все-таки был на стороне Венеции.

Кроме того, вскоре оптимизма добавил политик-реалист, который увидел, что век имперского величия прошел: что победы Морозини не принесли ничего, кроме проблем, а Венеции вообще жилось бы проще без них. Договор в Пожареваце, бесславный, как оказалось, позволил ей защититься от турок и заключить вечную дружбу с Габсбургом, правящим Австрией, единственным государством, которое могло на тот момент представлять реальную угрозу. Результатом стал мир, продлившийся большую часть века, вплоть до прихода Наполеона, который уничтожил саму Венецианскую империю.