Если бы это произошло, Венеция вышла бы из войны за Испанское наследство совершенно невредимой. Последовала череда французских побед, а эпицентр войны сместился к северу, где Мальборо тут же придумал свою собственную легенду о том, как через 4–5 лет Венето оставят в покое. Поэтому Венеция в марте 1709 года была готова — чего ни одно европейское государство не могло в то время от нее ожидать — оказать очень радушный прием королю Фредерику IV, при том, что в тот год выдалась самая суровая зима за всю историю Венеции, когда замерзла вся лагуна и люди по льду добирались до Местре и Фузины.

Тревоги — а возможно, и эта зима — оказались не под силу дожу, который умер спустя два месяца.[308] Последнее, что он успел сделать, — это оповестить французского посла о том, что республика бы с радостью приняла предложение короля Людовика стать посредником между Францией и ее противниками, а первое, что предпринял его преемник, Джованни II Корнаро, — послал в Гаагу проницательного и опытного дипломата Себастьяно Фоскарини, где он сделал все возможное, чтобы подписать мирный договор. Однако коалиция, после серии своих блистательных побед, предложила мир на таких унизительных условиях, что Людовик тут же ответил отказом и решил продолжить борьбу. И только после трех последующих лет, в которые произошла самая ужасная и кровавая битва на всю историю этой войны — битва при Мальплаке, заставившая изнуренных бойцов, Венецию и Савойю собраться в Утрехте с тем, чтобы перекроить карту Европы. Территория Венеции как нейтрального государства осталась совершенно нетронутой, и ее посол, Карло Руццини, был очень удивлен почестями, которые ему оказали. Не последними были итальянские правители, которые не присутствовали за столом переговоров, зато прислали своих наблюдателей, которые с гордостью и единодушием сообщили Карло Руццини, что считают Венецию «главной мощью и защитницей Италии».

Когда в течение первых четырех месяцев 1713 года был подписан ряд международных соглашений, известных как Утрехтский мир, Венеция получила Морею более чем на четверть века. Но особенно выгодным это приобретение не было. Годы турецкой оккупации, предшествовавшие завоеванию, превратили былые цветущие земли в места, где царила бедность и запущенность. Совсем скоро венецианцы поняли, что задача управления обретенными землями была не только дорогостоящей, но и весьма неблагодарной. Под гнетом турок патриотизм местного населения взращивало православное духовенство, жители Мореи мечтали о получении статуса государства и видели мало выгоды в том, что на смену прежним неверным властителям пришли христианские еретики, чьи действия не вызывали большой симпатии. Назначение католических епископов вызвало еще большее негодование. В конце концов встал вопрос об обороне. В минувшие годы, когда присутствие Венеции урезали до нескольких торговых колоний и городов с гарнизонами, это вызвало некоторые вопросы. Но как можно защитить от захватчиков почти тысячу миль извилистой береговой линии? Даже новые оборонительные сооружения, которые считались необходимыми, как и мрачная крепость Акрокоринф — до сих пор считающаяся лучшим образцом венецианской военной архитектуры, — только сильнее раздражали местных жителей, поскольку из-за них они платили налоги и должны были помогать в строительстве. Неудивительно, что когда турецкие войска снова вступили на полуостров Пелопоннес, их встретили как освободителей.

Для каждого венецианца по-прежнему Морея оставалась памятником былого величия республики, свидетельством военных побед. И в Риальто забили тревогу, когда в декабре 1714 года великий османский визирь вызвал в Константинополь венецианского байло, Андреа Меммо, чтобы сообщить ему о том, что вследствие последних событий в Монтенегро и перехвата турецкого корабля в Адриатическом море, его повелитель решил объявить войну. Это явное обвинение послужило лишь доказательством того, что на самом деле цель султана, — или, если быть точными, самого великого визиря, чей воинственный нрав очень контрастировал с миролюбием Ахмеда III, — отвоевать Морею. И снова Венеция обратилась за помощью к европейским государствам; и снова она получила уклончивые ответы, не считая одной или двух галер, предложенных папой и рыцарями Мальты.

Визирь Дамад Али-паша спланировал комбинированные операции: сухопутные войска будут двигаться через Фессалию, а в это же самое время флот будет направляться к юго-западу через Эгейское море. В течение лета 1715года они одерживали одну победу за другой. К тому времени, когда флот достиг своей цели, Тинос уже принудили к капитуляции — а трусливый военачальник, Бернардо Бальби, по возвращении в Венецию был приговорен к пожизненному заключению. Эгина тоже капитулировала, когда армия захватила Коринф после пяти дней осады. Затем та же участь постигла Нафплион, Модона и Корона, Мальвазия, остров Цитера. А на Крите в это время турки, воспрявшие духом после сообщений о победах своих соотечественников, атаковали и захватили последний венецианский аванпост в Суде и Спиналонге.[309] Жители этих городов сдались на милость турок, которые согласно договору обязались сохранить им жизни. У них не оставалось иного выбора. К концу 1715 года Венеция потеряла и Крит, и Морею. А от великих побед Франческо Морозини после двух ужасных месяцев ничего не осталось. Турки снова получили выход в Адриатическое море. А Венеция сохранила только один бастион — Корфу.

В начале 1716 года великий визирь обрушил на цитадель Корфу свою армию, насчитывавшую 30 000 пехотинцев и около 3000 кавалеристов. Венецианцы имели численное превосходство. Однако при осаде важна не численность, а опыт в наступательных и оборонительных маневрах. В этом Венеция могла положиться на компетентность и мастерство своего выдающегося военачальника, маршала Матиаса Иоанна фон дер Шуленбурга. Он проявил себя под командованием Мальборо при Оденарде и Мальплаке и после заключения мира продолжал служить республике. Зимой маршал потратил немало времени, обновляя укрепления в Корфу. И несмотря на то, что он не смог помешать высадке турецких войск, теперь маршал был готов сразиться с ними, имея оборонительную систему настолько совершенную, что аналогов ей не было.

В разгар лета осада все еще продолжалась. Однако к началу августа поступили сообщения, которые ободрили защитников, а турок должны были привести в уныние. Венеция заключила союз с императором; последний вступил в войну. Легендарный принц Евгений снова ринулся в бой. Он обратил в бегство турецкую армию, которая почти достигла Карловича — того самого города, где восемнадцать лет назад Турция подписала мирный договор, который она сейчас так бесчестно нарушила. Вскоре после этого он одержал еще более сокрушительную победу под Петервардейном, где уничтожил 20 000 солдат противника и захватил 200 орудий, потеряв при этом меньше 3000 своих людей.