– Ты знала, что Тяньмин привез эту вселенную на Голубую планету?

– Я не знаю, что такое Голубая планета. Если это и в самом деле планета, то господин Юнь не мог доставить на нее вселенную № 647 – ведь это независимая вселенная, не находящаяся внутри Великой Вселенной. Он мог взять с собой лишь дверь.

– А почему Тяньмин и АА не здесь? – спросил Ифань. Этот вопрос был для Чэн Синь важнее всех прочих. Сама она не спрашивала из боязни услышать ответ, который ей не понравится.

Томоко снова покачала головой:

– Я не знаю. Система распознавания была всегда запрограммирована на допуск господина Юня.

– А может ли она впустить кого-нибудь еще?

– Нет. Она допустит только вас троих.

Немного помолчав, Чэн Синь сказала Ифаню:

– АА всегда любила окружающий ее мир больше, чем я. Не думаю, что ей было бы интересно очутиться в новой вселенной, через десятки миллиардов лет.

– А мне было бы интересно, – ответил Ифань. – Я очень хочу увидеть новую вселенную, прежде чем жизнь и цивилизация вмешаются и все испортят. Мне кажется, она должна быть прекрасной и гармоничной.

– Я тоже хочу попасть в новую вселенную, – согласилась Чэн Синь. – Сингулярность и «Большой взрыв» сотрут все воспоминания о старой Вселенной. Я принесу с собой немного воспоминаний о человечестве.

Томоко многозначительно кивнула:

– Ты ставишь перед собой великую задачу. Другие тоже занимаются чем-то подобным, но среди них ты будешь первым человеком из Солнечной системы.

– По сравнению со мной ты всегда стремилась к более высоким целям, – Ифань шепнул Чэн Синь. Она не поняла, шутит тот или говорит серьезно.

Томоко поднялась из-за стола:

– Добро пожаловать в новую жизнь во Вселенной № 647. Давайте пройдемся, покажу вам что к чему.

Снаружи полным ходом шла весенняя посевная. Все роботы-столбы трудились в поле. Одни ровняли граблями почву – грунт был до того рыхлый, что не требовал вспашки. Другие сажали семена в подготовленную землю. Они использовали самые примитивные технологии растениеводства. Бороны не было, поэтому поле разравнивали небольшими граблями, один кусочек за другим. Сеялки тоже не было; робот доставал семена из мешочка по одному и закапывал их в почву. Эта сцена навевала мысль о древней простоте. Роботы здесь почему-то казались более уместными, чем настоящие крестьяне.

– У нас запасено продовольствия только на два года, – начала пояснения Томоко. – Потом вам придется полагаться на то, что вырастите. Эти семена – потомки тех, которые Чэн Синь отправила вместе с господином Юнем. Разумеется, они все генетически улучшены.

Ифаню не давал покоя чернозем:

– Мне кажется, что аэропонные технологии, не нуждающиеся в почве, здесь были бы уместнее.

Ему ответила Чэн Синь:

– Любой землянин испытывает ностальгию по почве. Помнишь, что отец Скарлетт сказал ей в «Унесенных ветром»? «Земля – единственное на свете, что имеет ценность, потому что она – единственное, что вечно, единственное, ради чего стоит трудиться, за что стоит бороться и умереть!»[72]

Ифань не согласился:

– Люди Солнечной системы пролили свою кровь до последней капли, цепляясь за территорию – ну, не считая двух капелек, тебя и АА. И что это им дало? Не выжили ни они, ни их земли. С тех пор в Великой Вселенной прошли сотни миллионов лет. Полагаешь, кто-нибудь помнит о них? Твоя раса уничтожена именно из-за одержимости идеей дома и своей земли, из-за того, что люди навсегда застыли в отрочестве; они были уже не дети, но по-прежнему страшились покинуть родной дом. Извини, если обидел, но это правда.

Чэн Синь улыбнулась разошедшемуся Ифаню:

– Ты меня ничуть не обидел. Ты прав. Мы тоже это понимали, но не могли ничего поделать. И ты бы, наверное, не смог. Не забывай, что и тебя, и весь экипаж «Гравитации» пришлось сначала захватить в плен, не то и вы не стали бы галактическим человечеством.

– И верно. – Гуань Ифань поумерил пыл. – Я никогда не считал себя годным для космоса.

По стандартам космоса «годных» было не так уж много, и Чэн Синь сомневалась, что они ей понравились бы. На ум ей пришел один человек, который, скорее всего, был одним из таких «годных». Его крик по-прежнему звенел в ее ушах: «Мы пойдем вперед! Только вперед! Мы ни перед чем не остановимся!»

– Не переживайте о прошлом, – прозвучал нежный голос Томоко. – Здесь все начинается с чистого листа.

* * *

Во Вселенной № 647 прошел год.

Уже собрали два урожая пшеницы; дважды Чэн Синь и Гуань Ифань наблюдали, как зеленые ростки превращаются в море золотых колосьев. Соседние поля, на которых росли овощи, были зелеными постоянно.

В этом мирке им предоставили и все прочее, что требуется для жизни. На предметах, изготовленных трисолярианами, не красовались фирменные марки, но они выглядели точно так же, как земные аналоги.

Чэн Синь и Гуань Ифань иногда выходили в поле и трудились наравне с роботами. Порой они прогуливались по вселенной – если не оставлять следов, то можно гулять бесконечно и чувствовать себя путешественниками по бесчисленному количеству миров.

Однако в основном они проводили время перед компьютером. В любой точке небольшой вселенной можно было открыть окно терминала, пусть они и не знали, где находится процессор. В компьютере хранилось значительное количество земных документов, фотографий и видеороликов, большей частью из периодов до Эры Космической Передачи. Очевидно, трисоляриане собрали эти сведения, чтобы изучать человечество; информация касалась всех отраслей естественных и гуманитарных наук.

Но намного больше сведений в компьютере хранилось на языке трисоляриан. Чэн Синь и Гуань Ифаня это море знаний интересовало больше всего. Поскольку им не удалось найти на компьютере программы-переводчика с трисолярианского на языки Земли, им пришлось изучать саму трисолярианскую письменность. Томоко стала их учителем, но вскоре выяснилось, что научиться ей кра-йне сложно – она оказалась чисто идеографической. В отличие от земных алфавитов, большинство из которых фонетические, текст на языке Трисоляриса не имел ничего общего с произношением, а выражал идеи напрямую. В далекой древности люди тоже пользовались идеографическим письмом – иероглифами, но позже эти системы письменности исчезли[73]. Люди читают, расшифровывая зарисованные звуки речи. Но это препятствие не смогло надолго задержать Чэн Синь и Гуань Ифаня. Проведя два месяца в напряженной учебе, они стали быстро постигать чужой язык. Самое важное достоинство идеографического алфавита – высокая скорость чтения. Чэн Синь и Гуань Ифань читали трисолярианские тексты в десять раз быстрее, чем земные.