Снова поклонившись, Артур отступил в толпу, а Айлин подхватил и увлек за собой вихрь разноцветных платьев - дамы провожали новобрачную до спальни. Среди них она увидела даже королеву - неслыханная честь! И почему это Айлин передернуло и захотелось поставить щит?

- О, как мило, что лорд Бастельеро выпросил у их величеств позволение провести свадьбу без глубокого траура! - щебетали леди Райнгартен. - Теперь еще долго не будет ни одного бала, весь летний сезон пропадет!

Айлин снова передернуло, на этот раз от чужой глупости и омерзительной бестактности. Траур, между прочим, по погибшему королю и принцам! Беатрис та еще… мантикора, но каково ей слышать, что ее скорбь по детям ценится куда дешевле, чем возможность покрасоваться в ярких платьях и украшениях! И как она вообще терпит этих дур?

Она, конечно, промолчала, зато старая леди Логенброу скрипуче одернула обеих дурех, напомнив, что следует уважать чужое горе! Особенно, если это касается всего Дорвенанта! Леди Райнгартен обиженно примолкли, а пожилая дама обратилась к Айлин, покорно идущей под руку с тетушкой:

- Вас, милочка, это не касается. Вы-то вели себя как подобает воспитанной девушке! Даже отказались от танцев, кроме обязательных. Очень достойно!

- Но, миледи, как же не танцевать на собственной свадьбе? - робко возразил кто-то из женщин помоложе. - Да и если бы все не стали танцевать, зачем тогда бал?

- Затем, чтобы сразу стало видно, у кого есть ум и понятие о приличиях! - отрезала старая леди. - Постыдились бы ее величества! Она пережила такую потерю, но милостиво пришла сюда в драгоценностях, чтобы оказать честь новобрачным и их дому. А вы и решили, что раз бал без траура, то можно все! В мое время в таких случаях танцевали только медленные пристойные танцы! Допускался ловансьон, но никакого па-майорделя или этой вашей новомодной паэраны! В траур-то! Даже верелей приличные люди не танцевали! Нет-нет, только ловансьон, чикона и басданс!

- Басда-а-а-анс… — с ужасом протянула та же молодая дама. - Да его уже и не танцуют! Он же… скучный!

- Не скучный, а скромный, — нравоучительно сообщила леди Логенброу. - Танцы не для того, чтобы обжиматься, а чтобы показать себя вблизи! Умение держаться, осанку, манеры! Главное украшение истинной леди - скромность, скромность и еще раз скромность!

Она снова посмотрела на новобрачную, и было легко догадаться, к чему это поучение. А внутренний голос Айлин вдруг прозвучал с вкрадчивыми интонациями Лучано: «Полностью согласен, прекрасная синьора! Почему бы всем девушкам не появляться в обществе исключительно в этом главном украшении? Облачаться в скромность вместо длинных юбок и корсетов - какая прекрасная идея! Скромность - и больше ничего, м-м-м-м, беллиссимо!

«Именно так он бы и сказал, — про себя нервно хихикнула Айлин. - Уж я-то знаю!»

- Благодарю, миледи, —сказала она вслух, и Логенброу продолжила в почтительном молчании, которое нарушал только шелест платьев и нижних юбок:

- Самое главное, милочка, запомните! Как можно меньше позволяйте мужу! Он должен понимать, что вы - леди, и с вами нельзя обращаться как с какой-нибудь… непотребной! Все мужчины - низменные развратные существа, полные похоти и нечистых желаний. Потакать им - значит обречь себя на женские болезни, трудные роды и раннее увядание!

- Но разве Всеблагой не угодны супружеские удовольствия? - упрямо поинтересовалась то ли очень отважная, то ли бесконечно уверенная в себе дама. - Ведь сказано, что жена должна служить пользе и радости мужа своего!

- Вот именно, сначала пользе, а потом уже радости! - надменно уронила леди Логенброу. - Да и что за радость мужу унижать супругу всякими непотребствами? Он должен уважать жену, а какое уважение после подобного? Если уж не может сдержать свою похоть, пусть удовлетворяет ее где-нибудь… подальше от семейного очага. Главное, чтобы жена об этом ничего не знала! Семейные радости должны быть чистыми и целомудренными, полными нежности, деликатности и благоговения. А главное - вести к рождению детей! Именно для этого боги их и предназначили. В наше время не было такого бесстыдства, как травы от зачатия. Пфе! Женщина и помыслить не могла, чтобы решать за Всеблагую, когда зачинать. Потому и дети рождались помногу, не то что сейчас…

- Только умирали частенько, — пробормотала леди Эддерли. - Причем зачастую вместе с матерью, которая еще не оправилась от прошлых родов. У вас, миледи, сколько их было? И сколько выжило?

- Сколько Всеблагая пожелала, столько и выжило, — процедила старуха. - Помнится, вас, дорогая леди, она тоже не очень-то благословила? Всего один наследник? А вот если бы не было этих трав!..

Айлин очень захотелось проклясть мерзкую старушенцию, она-то помнила, как Саймон говорил о погибшем брате. Как эта старуха вообще смеет указывать милой леди Эддерли и при этом тыкать ее в больное место?! А еще учит приличиям!

Она закусила губу, не понимая, почему леди Эддерли молчит, и тут раздался прямо-таки шелковый голос Иоланды:

- А мне кажется, миледи, что целебные травы - прекрасный дар Всеблагой Матери и Милосердной Сестры. Вот, скажем, ваша драгоценная внучка каждый год после Вишневой ночи является к целителям с жалобой, что застудилась, и поэтому лунные дни у нее не приходят вовремя. Попьет нужных травок, и вот чудо - все налаживается! А так-то она тоже всегда учит всех, как себя следует вести. И первая позорит несчастных дурочек, у которых не хватило соображения обделать все втихую. Хоть вы бы ей объяснили, что если травки пить до Вишневой ночи, а не после, то целители потом не ругаются на внезапные простуды.

«Кажется, эта молодая леди Логенброу чем-то очень насолила Иоланде», — подумала Айлин.

А в наступившей полной тишине, где даже платья шелестели как-то беззвучно и опасливо, вдруг послышалось несколько смешков, и тут же раздался безмятежнейший голос леди Эддерли:

- Ах, милочка, до чего жаль, что вы не моя будущая коллега. Но все равно, на Летнее Солнцестояние приезжайте к нам на бал. Мы с мужем будем очень рады вас видеть.

Сконфуженная Иоланда едва успела заверить, что непременно будет, и тут коридор, казавшийся Айлин бесконечным, закончился. Перед ней выросла дверь, украшенная очередной цветочной гирляндой, один вид и запах которых уже вызывал тошноту. Дверь открылась, и Айлин первой вошла в полутемную спальню, в которой мрак рассеивал только канделябр, стоящий у кровати. Огромной кровати под темно-синим шелковым балдахином, который казался черным. Крылья балдахина были подняты, открывая вид на кипенно-белую постель. Айлин слегка замутило, и она не поняла, то ли это от страха, то ли от вездесущих букетов, которые, разумеется, обнаружились и здесь. К счастью, тетушка Элоиза первым делом распахнула окно, и дышать стало полегче. Ровно до того момента, как Айлин принялись раздевать.

Сначала в шкатулку на прикроватном столике отправился драгоценный гарнитур, потом королева в знак особого благоволения вытащила первую шпильку, но на этом, к некоторому облегчению Айлин, участие ее величества закончилось. Остальные леди по очереди подходили и то помогали ей расшнуровать платье, то убирали еще одну шпильку, то стягивали перчатку. Последней оказалась тетушка, которая помогла снять платье с нижними юбками, и Айлин осталась в панталонах и камизе. Их тоже пришлось снять, и Иоланда обтерла Айлин полотенцем, намоченным душистой водой, а потом подала ей батистовую ночную рубашку, белоснежную, длинную и просторную.