Их сдернули с приступки. Думали, Люба ошиблась. Но Люба с рыданьями внезапно бросилась бежать, догоняя поезд, вперед по перрону.

И вскочила-таки в него. Я даже вскрикнула, говорит Наталия. Думала, она сорвется. А она сумела распахнуть дверь на ходу.

И уехала, с болтающейся дверью, но без мальчика, слава богу. Марко мы выхватили. У него в руках остался пакет «Фнак». Видно, Люба дала подержать. А в пакете — гляди, что находилось.

Блокнот с крупными кривыми записями:

Заговариваю я, раба Любовь, своего полюбовного молодца Николая от мужика колдуна, от ворона каркуна, от бабки колдуньи, от старца и старицы, от посхимника, посхимницы. Заговариваю я, раба Любовь, своего полюбовного молодца Николая о сбережении в дороге крепко-накрепко. Кто из злых людей его обзорочит, и обпризорит, и околдует, и испортит, у них бы тогда из лба глаза выворотило в затылок, а моему полюбовному молодцу Николаю путь и дороженька, добре здоровье на разлуке моей.

Ни хрена себе. Колдунья, однако. Ладно. Кроме блокнота что? Плотная картонка, завернутая в «Стампу». Газета сегодняшняя. Протереть глаза. Еще раз протереть глаза, переглянуться и опять неподвижно уставиться на фотокопированную картинку на картоне.

Это немая карта Саксонии. Та самая, к виду которой Виктор привык с детства, как к обертке конфеты «Белочка».

— Нати, это фотокопированная карта Саксонии немая, я к ее виду привык с детства, как к обертке конфеты «Белочка».

— А зачем у моего сына в пакете немая белочка?

После того как Виктор бессвязно выкладывает ей куски ситуации, после того как Нати снова трясется в плаче, после того как она успокаивается и пересказывает, что сумела понять, ошибаясь в деталях, однако в сумме довольно связно, — они наконец приходят к выводу, что Люба-то оборванца и навела на Виктора в аэропорту.

— Ну да, бумаги Плетнёва, подслушка расшифрованная, из ГБ-архива, музейщики все это доставили на киевскую квартиру к бабуле. То есть документы попали к Любе. А сейчас Люба мне таким диким образом это подсовывает. Задействовала кого-то из подручных своего Николая. Сходится, Нати, дьявол, все сходится… Только зачем Любе вся эта петрушка, ну зачем?

— Видимо, она, то есть скорее Николай, не просты. Может, указания на тайники пытаются из тебя вытянуть.

— Не говоря уж о том, что я о тайниках читал лишь в приключенческих романах, но, Наталия, посуди, какое отношение к литературному агентству или к архивам могут иметь эти двое? Они же едва буквы знают! Люба больше по части оборотней…

— И про плачущие иконы мне недавно тут мозги полировала.

— И мне тоже. «Ну, это когда из иконы льется то, что, когда причащают, на лбу мажут. Аж вся мокрая. Больше всего натекло в самолете. А еще есть на Сан-Бабила в церкве икона, пока церква была не русская, то есть не наша, не украинская и не русская, икона просто висела, и все. А сейчас ее сделали еще и русской, так икона целый день плачет».

— Можно ее понять. Кстати, Виктор, у нас в газету пришло письмо от читателей, правда ли, что в России есть иконы Путина. Что отвечаем?

— Еще как! Церковь матушки Фотиньи, возле Нижнего Новгорода, там поклоняются Путину. Жди, его икона тоже замироточит. Я пришлю тебе линк.

Виктор дальше думает, недоумевает. Психическая атака, предпринятая домработницей, выглядит сюрреально. Если не допустить, что Люба — это не Люба, а вправду оборотень, способный разбираться и в архивных вопросах, и в авторском праве. Да. Люба подслушала разговор о дрезденских архивах, когда стояла у Виктора за дверью. И тут же, видимо, на ходу сымпровизировала Мальпенсу, чтобы иметь предлог поехать с Виктором в аэропорт. А до того зачем-то два года держала документы, переданные Лере. Вынашивала какой-то чертов план. Продать, что ли, Люба кому-то хотела их? Кому?

— Как ты понял, Виктор, как ты разгадать сумел, что она на поезд пойдет не на тот? Джанни как выхватил ребенка, так и замер на вокзале, будто столб проглотил.

Наталия кусает локти, что не побежала к начальнику вокзала. Гадину бы сняли с поезда в Павии. Ну вот не побежали. Напрасно, напрасно. Постеснялись окружающих. Не хотели волновать и без того перепуганного Марко. А теперь ее не арестуешь. В Павии, конечно, с поезда сойдет. Надо идти заявить, что была попытка похищения ребенка.

— В полицию теперь о двух похищениях и о взломе? Они на нас перевыполнят месячный план.

— Джанни с Марко поехал домой, оба растеряны. Я им сказала запереться. Джанни вообще-то хотел ехать не домой, а в полицию. Положение осложнено тем, что Люба формально не нанята. У нас нет копии паспорта. И у меня вылетела из памяти ее фамилия.

— Смольникова. Я же ее официально нанимал к бабушке.

— Нет, у нее другая, молдавская, по мужу.

— А, да, тут она с украинским паспортом, точно. У нее и русский есть, и украинский. Она то одним, то другим перед полицейскими и таможенниками козыряет. Ну, заявим пока про Смольникову Любовь. А вторую фамилию… Ох, я даже и не знал никогда. Маугли. Но это же не может быть фамилия — Маугли.

— Никакой температуры у Марко нет. И не болен он.

— Нет, конечно нет. И не было. Она тебя гриппом запугивала. Ты ей сама подала эту мысль.

Нати в ужасе кивает. Наконец встречается с Виктором взглядом. Вглядывается попристальнее.

— Ой, а где же твои усы?

Вика не в состоянии объяснять еще и где усы. Он безрадостно показывает на диван — садись, мол, пора переходить к следующему ужасу.

Вкладывает ей в руки факс с отрезанной головой и безграмотный факс.

Насчет второго, конечно, приходится пообъяснять, прокомментировать текст.

— С украинизмами? Может, Николай по-другому не способен писать? Люба в России выросла, а Николай — украинский и румынский гусь.

Отдадим Нати должное, хоть она и языков не знает, но в логике просто супер. От нее есть польза даже там, где эта девушка в деталях не компетентна.

Наконец, на закуску Виктор заводит и ставит ей на прослушивание автоответчик.

— Понятно. Похищение Мирей — этой парочки рук дело. Наговаривал текст какой-то сообщник, итальянец. С их акцентом анонимный текст нельзя записать.

— Плюс еще голос у Николая…

— …придушенный, то с хрипом, то с писком.

— Похитители информацию про карту спрашивают, да? А эта карта именно у Любы в пакете и лежала. Дважды два — неопровержимая улика.

— Ты права, Нати.

— Никаких спецслужб за ними нет. И ни при чем болгары. Люба просто подслушала твой разговор с болгарами и смекнула: началось, кто-то уже пошел по следу. Решила время не терять. И приступила к действиям.

— Но у нее как раз в пакете карта. Та самая. Чего ж еще им надо-то?

— Ты посмотри, ведь эта карта немая. Дед-то твой расшифровал ее. Эти преступники как раз расшифровку и хотят получить.