— Думаю, девяти месяцев пребывания на Марсовом поле тебе было достаточно, чтобы узнать местонахождение всех здешних гостиниц, — заметил Цезарь.

— Мне это было известно еще до того, как я стал консулом.

Гостиница оказалась довольно большой и респектабельной. Ее хозяин привык принимать у себя знаменитых римских военачальников. Он приветствовал Помпея как друга, встреченного после долгой разлуки, и очень вежливо дал понять, что ему известно, кто такой Цезарь. Их проводили в уютную гостиную, где горели две жаровни, согревая дымный воздух. Посетителям немедленно подали воду, вино, жареного ягненка, сосиски, свежий хлеб с хрустящей корочкой и салат, заправленный маслом.

— Я умираю с голоду! — удивленно воскликнул Цезарь.

— Тогда ешь. Признаюсь, могу тебе в этом помочь. Миниций по праву гордится своей кухней.

Поедая все эти вкусности, Цезарь одновременно рассказывал Помпею о своем путешествии.

— Северо-западный ветер в такое время года! — поразился Великий Человек.

— Конечно, не скажу, что он был очень сильный, но достаточный, чтобы я мог плыть в нужном направлении. Boni, наверное, не ожидали увидеть меня так скоро?

— Разумеется, Катон и Бибул были неприятно поражены. Но прочие, например Цицерон, так и думали, что ты наверняка уже в пути. У них не было шпионов в Дальней Испании, чтобы знать о твоих намерениях. — Помпей нахмурился. — Цицерон! Что за позер! Ты знаешь, он набрался наглости, поднялся в Палате и объявил неувядаемой славой изгнание Катилины! В каждой своей речи он обязательно упоминает о том, как он спас свое отечество.

— Я слышал, что ты подружился с ним, — сказал Цезарь, обмакивая хлеб в салатное масло.

— Это он хочет дружить. Он боится.

— Чего? — спросил Цезарь, отодвигаясь наконец от стола.

— Изменения в статусе Публия Клодия. Плебейский трибун Геренний добился того, что Плебейское собрание перевело Клодия из патрициев в плебеи. Теперь Клодий твердит, что намерен баллотироваться на должность плебейского трибуна — чтобы отправить Цицерона в вечную ссылку за казнь римских граждан без суда. Это новая цель в жизни Клодия. И Цицерон белеет от страха.

— Ну что ж, могу понять, что такой человек, как Цицерон, приходит в ужас от нашего Клодия. Клодий — это стихия. Не совсем сумасшедший, но и не вполне в уме. Однако Геренний неправильно использовал Плебейское собрание. Патриций может стать плебеем только в результате усыновления.

Миниций вошел, чтобы убрать со стола, и разговор прервался. Цезарь был рад этому. Пора переходить к делу.

— Сенат все еще обсуждает сборы азиатских налогов? — спросил он.

— И конца этому не видно. Из-за Катона. Но как только Целер прекратит регистрацию кандидатов, я пошлю моего плебейского трибуна Флавия к плебеям с моим законопроектом о земле, выхолощенным из-за этого назойливого дурака Цицерона! Ему удалось удалить из закона все общественные земли старше трибуната Тиберия Гракха. И потом он объявил, что ветераны Суллы — те самые, кто связались с Катилиной! — должны сохранить свои земли. И что Волатеррам и Аррецию следует позволить удержать их общественные земли. Поэтому большую часть земель для моих ветеранов придется выкупать, а деньги для этого взять из налогов с Востока. И моему бывшему зятю Непоту пришла в голову потрясающая идея. Он предложил отказаться от портовых сборов и налогов по всей Италии. И Сенат посчитал это замечательным. Он получил consultum от Сената и провел свой закон через Трибутное собрание.

— Умно! — оценил Цезарь. — Это значит, доход государства от Италии снизится до двух статей — пятипроцентный налог на освобождение рабов и рента с общественных земель.

— Я хорошо выгляжу на этом фоне, не правда ли? Кончится тем, что казна не увидит ни одного лишнего сестерция от моей работы — с потерей портовых доходов и потерей ager publicus, когда их передадут моим ветеранам. Да еще затраты на покупку дополнительной земли.

— Ты знаешь, Магн, — сказал Цезарь недовольно, — я всегда надеюсь на то, что придет день, когда все эти умные люди начнут думать о своей родине больше, чем о наказании своих врагов. Каждый их политический шаг нацелен на то, чтобы кого-то ущемить и покарать, или на то, чтобы защитить привилегии очень немногих. Почти ничего не делается ими ради Рима или его владений. Ты очень постарался, чтобы увеличить владения Рима и набить его общественный кошелек. В то время как они очень постарались поставить тебя на место — за счет бедного Рима. В письме ты говорил, что я тебе нужен. И вот я здесь к твоим услугам.

— Миниций! — рявкнул Помпей.

— Да, Гней Помпей? — с готовностью откликнулся хозяин гостиницы.

— Принеси нам письменные принадлежности.

— Однако, — заметил Цезарь, закончив писать короткое письмо, — думаю, будет лучше, если мою петицию с просьбой зарегистрировать мою кандидатуру на консула in absentia огласит Марк Красc. Я передам ему это письмо с посыльным.

— А почему я не могу огласить твою петицию? — спросил Помпей, которому не понравилось, что Цезарь предпочел Красса.

— Потому что я не хочу, чтобы boni поняли, что мы с тобой пришли к какому-то соглашению, — терпеливо объяснил Цезарь. — Ты уже их удивил тем, что бросился вон из Палаты, объявив, что отправляешься на Марсово поле — увидеться со мной. Не надо недооценивать их, Магн, пожалуйста. Они умеют отличить редиску от рубина. Связь между тобою и мной должна сохраниться в секрете на некоторое время.

— Да, я понял, — сказал Помпей, немного успокоившись. — Я только не хочу, чтобы ты уделял внимания Крассу больше, чем мне. Я не против того, чтобы ты помог ему с законами о сборщиках налогов и взятках, направленными против всадников. Но сейчас намного важнее получить землю для моих солдат и ратифицировать мои поселения на Востоке.

— Согласен, — спокойно ответил Цезарь. — Отправь Флавия к плебеям, Магн. Это способ втереть очки некоторым.

В этот момент прибыли Бальб и Бургунд. Помпей радостно приветствовал гадитанского банкира, а Цезарь обратил внимание на крайне усталый вид Бургунда. Его мать сказала бы, что Цезарь проявил невнимание к такому пожилому человеку, как Бургунд, заставляя его грести по двенадцать часов в день в течение двенадцати дней.

— Я ухожу, — объявил Помпей.

Цезарь проводил Великого Человека до выхода из гостиницы.

— Веди себя тихо. Пусть все думают, что ты борешься сам, без чьей-либо помощи.

— Крассу не понравится, что ты послал за мной.

— Может быть, он и не узнает. Он был в Палате?

— Нет, — усмехнулся Помпей. — Он говорит, что это слишком вредно для его здоровья. Когда он слушает Катона, у него начинает болеть голова.

Когда Сенат собрался через час после рассвета в четвертый день июня, Марк Красc попросил слова. Луций Афраний милостиво позволил ему выступить и принял петицию Цезаря с просьбой разрешить ему зарегистрироваться in absentia.