— Ты ничего не ешь, — сказала Виктория. — А я-то думала, что, проведя столько часов в лодке, в открытом море, ты будешь умирать от голода.

Роджер аккуратно отложил кочергу. Сестра протянула ему чашку с чаем, и он осторожно принял ее обеими руками. Чашку он держал крепко, но не сделал ни глотка.

— Я поел на постоялом дворе, там, где одолжил лошадь, — ответил он.

— Где вы взяли лошадь? — переспросила Анна, как будто не расслышав, и протянула ему кусок пирога на тонком фарфоровом блюдечке.

— Я одолжил ее на постоялом дворе. Хозяин и одеждой со мной поделился. Ведь я насквозь промок, да и сапоги мои утонули. Я постучался к нему среди ночи в таком жалком виде… Бедолага, должно быть, решил, что к нему явился призрак. — Роджер улыбнулся Анне, и в глазах у него сквозила такая нежность, какой она никогда не видела в глазах Элиота. — Да и ваши лица были не лучше. Я подумал, что заявился на собственные похороны.

— Нет.

Анна улыбнулась ему, но в глазах ее не было и тени улыбки. Он взял в руки кусок пирога, и она ждала, когда он его надкусит.

До недавнего времени считалось, что поэтическая деятельность Эмили Дикинсон завершилась с ее смертью в 1886 году. Однако стихотворения 186В и 272(?) говорят об обратном: поэтесса не только творила в более поздние годы, но и принимала активное участие в «великих и ужасных событиях»[30]на рубеже веков.

Интересующие нас поэмы увидели свет в 1991 году,[31]когда их обнаружил под забором[32]на заднем дворе дома Дикинсон Натан Фальшмахер, работавший в то время над докторской диссертацией. Фальшмахер определил, что найденные им стихотворения принадлежат к Раннему, или Чуточку эксцентричному, периоду творчества Дикинсон; впрочем, результаты недавних исследований[33]требуют совершенно иной трактовки событий, которые привели к написанию стихотворений.

Бумага, на которой написаны поэмы, обожжена по краям, а лист с произведением 272(?) прожжен еще и посередине. Марта Ходж-Бэнкс утверждает, будто следы горения — свидетельство того, что «некий дилетант пытался подделать рукописи, состарить их, но забыл вовремя извлечь бумагу из духовки».[34]Обилие тире в текстах, напротив, доказывает авторство Дикинсон, так же как и практически полная невозможность прочесть стихи; нечитабельность почерка Дикинсон засвидетельствована рядом ученых, в том числе Эльмо Спенсером (см. «Криптологические аспекты изучения почерка Эмили Дикинсон») и П.Р. Описью, которая утверждает: «У Дикинсон все «а» похожи на «с», «е» — на «2», да и в целом она писала как курица лапой».[35]

Обугленные места свидетельствуют о том, что тексты писались либо во время курения,[36]либо в самый разгар какой-либо катастрофы. Я решила искать ключ к разгадке в самих текстах.

В интерпретации Фальшмахера, стихотворение номер 272(?) начинается так: «Я беса не видела этого — / Я ту не видела зьбу…», однако в таком случае смысл теряется полностью.[37]

При более тщательном анализе выяснилось, что на самом деле стихотворение следует читать:

Я беса не видела этого —

Я ту не видела бомбу —

Но видела сны о них —

Пока спала вечным Сном в гробу…

Данное прочтение наиболее аутентично, поскольку слова «зьбу» и «гробу» рифмуются, а рифма не свойственна творчеству Дикинсон. Поэтесса предпочитала рифму графическую, такую, как, например, «лес — утёс», «смелый — веселый» и проч., и проч.

Вторую строфу прочесть оказалось совершенно невозможно, поскольку именно она полностью уничтожена огнем. Сохранилась комбинация из четырех букв «улла».[38]Фальшмахер предполагал, что «улла» — это часть большего слова, например «булларий» (собрание папских булл),[39]«мулла» или же имени доктора Лемюэля Гулливера.[40]

Я, в свою очередь, моментально распознала в «улла» то самое слово, которое Г. Дж. Уэллс описывал как «непрерывное жалобное чередование двух нот[41][…] нечеловеческий плач», издаваемый умирающими марсианами.