Вы думаете, Том угомонился после всех приключений, которыебыли с нами на реке, – ну, тех, когда мы освободили негра Джима и когда Томупрострелили ногу? Ничуть не бывало. Он еще больше разошелся, только и всего.Понимаете, когда мы все трое вернулись с реки героями, воротились, так сказать,из долгих странствий, и когда все жители поселка вышли встречать нас с факеламии произносили речи и кричали "ура", а некоторые так даже напилисьпьяные, понятно, мы все прослыли героями. Ну а Тому, известно, только того инадо.

Правда, ненадолго он и впрямь угомонился. Все с нимносились, а он себе знай расхаживает по улицам, задрав нос кверху, точно весьпоселок принадлежит ему. Кое-кто даже стал называть его Том Сойер-Путешественник.Ну, понятно, тут он и вовсе чуть не лопнул от спеси. На нас с Джимом он исмотреть не хотел ведь мы просто спустились вниз по реке на плоту и тольковверх поднялись на пароходе; ну а Том – он и туда и обратно на пароходе ехал.Все наши мальчишки страшно завидовали мне и Джиму, а уж Тому они просто пяткиготовы были лизать.

Н-да, прямо не знаю, может, он на этом и успокоился бы, еслиб только не Нат Парсонс, наш почтмейстер, – знаете, такой тощий, долговязый,лысый старикашка. Нат был человек добродушный и глуповатый, а уж болтливее егоя в жизни никого не видывал. Ну и вот, этот самый Нат за последние тридцать летединственный во всем поселке заслужил себе такую репутацию, то есть я хочусказать, репутацию путешественника, и, понятно, до смерти возгордился. Говорят,он за эти тридцать лет не меньше миллиона раз распространялся о своемпутешествии и страшно гордился своими россказнями. А тут вдруг откуда нивозьмись является мальчишка, которому еще и пятнадцати-то не исполнялось, ивесь поселок, разинув рот, восхищается его путешествиями. Ясно, что бедногостарикашку всего корежить начинает от такого дела. Ему просто тошно былослушать рассказы Тома и аханье: "Вот здорово!", "Нет, вы толькопослушайте!", "Чудеса, да и только!" и всякое тому подобное. Нодеться ему было некуда, все равно как мухе, у которой задняя лапка в патокезавязла. И вот всякий раз, стоит только Тому сделать передышку, глядишь,несчастный старикан уж тут как тут, расписывает свои облезлые путешествия, кактолько может. Впрочем, они уже всем порядком надоели, да и вообще-то немногогостоили, так что просто смотреть на него было жалко. Тут Том снова принимаетсярассказывать, старик за ним, и так далее и тому подобное; иной раз часамистараются друг друга за пояс заткнуть.

А путешествие Ната Парсонса вот с чего началось. Когда онтолько поступил в почтмейстеры и был совсем новичком в этом деле, приходитоднажды письмо, а кому – неизвестно, во всем поселке такой человек отродясь неживал. Ну вот, он и не знал, что тут делать да как тут быть. А письмо всележит. Лежит неделю, лежит другую, – от одного вида этого письма у Натаначинались колики. К тому же письмо было доплатное – без марки, а взыскать этидесять центов не с кого. Вот Нат и решил, что правительство сочтет, будто он вовсем виноват, да и прогонит его с должности, когда узнает, что он не взыскалэти деньги. В конце концов Нат не выдержал. Он не мог ни спать, ни есть,исхудал как тень, но посоветоваться ни с кем не посмел: вдруг этот самыйчеловек возьмет да и донесет правительству про письмо. Запрятал он его подполовицу, но опять без толку: чуть увидит, что кто-нибудь наступил на этоместо, так его сразу в дрожь бросает. "Неспроста это", – думает онпро себя. И сидит он, бывало, до глубокой ночи, ждет, покуда все огни погаснути весь поселок затихнет, а после прокрадется в контору, вытащит письмо изапрячет его в другое место. Народ, понятно, стал избегать Ната. Все качалиголовами да перешептывались – по всему его виду и поступкам выходило, что онлибо убил кого-нибудь, либо еще бог весть чего наделал. И будь он не своим, априезжим, его бы уж наверняка линчевали.

Ну вот, значит, как я уже говорил, не мог Нат большевытерпеть и решил он отправиться в Вашингтон, пойти прямо к президентуСоединенных Штатов и чистосердечно во всем признаться, а потом вынуть письмо,положить его перед всем правительством и сказать:

"Вот оно. Делайте со мной, что хотите, только, видитбог, я ни в чем не виноват и не заслужил наказания по всей строгости закона, иу меня осталась семья, которая теперь помрет с голоду, хоть она тут ни при чем,и я готов присягнуть, что все это правда".

Так он и сделал. Он путешествовал немножко на пароходе,немножко в дилижансе, но большую часть пути проделал верхом и за три неделидобрался до Вашингтона. Он проехал много миль, видел множество разных поселкови четыре больших города. Ната не было почти два месяца, а когда он вернулся, тостал спесивее всех в поселке. Путешествия сделали его самым великим человеком вокруге. Все только о нем и говорили, народ съезжался издалека – за тридцатьмиль и даже из долины реки Иллинойс, чтобы только поглядеть на него. И все,бывало, стоят разинув рты, а он знай себе болтает. Вы в жизни ничего подобногоне видывали.

Ну вот, значит, не было никакой возможности решить, кто же самыйвеликий путешественник. Одни говорили, что Нат, другие – что Том. Все признали,что Нат проехал больше по долготе, но им пришлось согласиться, что Том хоть иуступал Нату в долготе, зато перещеголял его по части широты и климата. Значит,получилась ничья. Вот обоим и приходилось всячески расписывать свои опасныеприключения, чтобы хоть как-нибудь одержать верх. Парсонсу трудновато былотягаться с простреленной ногой Тома, и, как он ни пыжился, все равно ничего унего не получалось: ведь Том не сидел на месте, как полагалось ему посправедливости, а поминутно вскакивал и, прихрамывая, ковылял взад-вперед,покуда Нат рассказывал про свои вашингтонские приключения. Том ведь все хромал,хотя нога-то у него давным-давно зажила. По вечерам он даже упражнялся дома,чтобы не разучиться, и хромал ничуть не хуже, чем с самого начала.

А с Натом вот что приключилось. Не знаю, правда ли это,может, он это в газете вычитал или еще где-нибудь, да только, надо отдать емусправедливость, он здорово обо всем рассказывал. Всех прямо мороз по кожеподирал, да и у самого Ната дух захватывало, и он побелел, как полотно, аженщины и девицы те прямо чуть в обморок не падали. Ну вот, значит, дело былотак.

Прискакал он в Вашингтон, поставил лошадь в конюшню и явилсясо своим письмом прямо на дом к президенту. Там ему говорят, что президентсейчас в Капитолии и как раз собирается ехать в Филадельфию, так что если онхочет застать его, то пускай ни минуты не медлит. Тут Нату просто дурно стало.Лошади-то при нем нету, и он прямо не знает, что делать. Вдруг откуда нивозьмись подъезжает какой-то негр в старой, обшарпанной карете. Нат нерастерялся. Кинулся он к негру, да как заорет: