– Вы хотите сказать, что с таким же успехом мы можем читать его самостоятельно?

– Думаю, так будет лучше.

– Да, несомненно.

Таким-то образом, после одного часа сомнительной жизни, основанное миссис Хант-Мортимер Общество любителей броунинговской поэзии постигла безвременная кончина[100].

1899 г.

Нелегко было подвести к берегу «Геймкок»: река принесла столько ила, что образовалась громадная мель, на несколько миль выходившая в Атлантический океан. Берег вырисовывался слабо. Когда первые пенистые волны показали нам опасность, мы пошли медленно, осторожно. Не раз мы задевали дном песок – глубина порой едва превышала шесть футов, – но удача сопутствовала нам, и мы потихоньку приближались к берегу. Когда же стало ещё мельче, из фактории навстречу нам выслали байдарку, и лоцман из племени крусов повёл нас дальше. Яхта бросила якорь приблизительно в двухстах ярдах от острова: негр жестом объяснил, что нечего и думать подойти ближе. Морская лазурь в этом месте сменилась коричневатой речной водой. Даже под прикрытием острова волны ревели и кружились. Река казалась полноводной; уровень воды поднимался выше корней пальм, и течение несло куски брёвен, деревьев и всевозможные обломки.

Хорошенько закрепив якорь, я решил не мешкая пополнить запасы воды, потому как я понял, что эта местность источала лихорадку и задерживаться здесь неблагоразумно. Мутная река, илистые берега, яркая зелень, ядовитая растительность, заросли и туман – налицо все признаки опасности для человека, способного распознать их. Я велел поставить в шлюпку два пустых бочонка для воды. Мы запаслись бы питьём до самого Сен-Поля-де-Луанда. Сам я сел в маленький ялик и стал грести по направлению к острову. Над пальмами я видел развевающийся флаг Объединённого Королевства, который обозначал коммерческую станцию фирмы «Армитедж и Вильсон».

Ялик подходил, и я увидел саму станцию – длинное низкое строение, выбеленное извёсткой; вдоль его фасада тянулась широкая веранда, а по обеим сторонам виднелись наставленные одна на другую бочки с пальмовым маслом. Целый ряд челнов и байдарок тянулся вдоль морского берега; в реку вдавался маленький мол, на котором стояли двое в белых костюмах, подвязанных красными кушаками, и ждали меня. Один был полный человек с седой бородой. Другой, высокий и стройный, стоял в широкой, напоминавшей гриб шляпе, которая наполовину скрывала его бледное продолговатое лицо.

– Очень рад вас видеть, – приветливо сказал этот последний. – Я – Уокер, агент фирмы «Армитедж и Вильсон». Позвольте представить вам также доктора Северола, моего товарища по службе. Нам нечасто случается видеть здесь частную яхту.

– Это «Геймкок», – ответил я. – А я её владелец и капитан – Мельдрем.

– Исследователь?

– Лепидоптерист… иными словами – охотник на бабочек. Я исследовал весь западный берег, начиная от Сенегала.

– И богатая у вас добыча? – спросил доктор. Я заметил, что белки его глаз имеют желтоватый оттенок.

– Сорок полных ящиков! Сюда мы пристали, чтобы запастись водой и разузнать, нет ли чего-нибудь для меня интересного.

Пока мы беседовали, два молодых круса успели подтянуть мой ялик к берегу. Я ступил на мол, и мои новые знакомые закидали меня вопросами: белых они не видали уже много месяцев.

– Чем мы занимаемся? – переспросил доктор, когда я, в свою очередь, стал расспрашивать его. – О, дел у нас множество, и они отнимают у нас уйму времени. В свободные же минуты мы спорим о политике.

– Да, по особой милости Провидения, Северол – отчаянный радикал, я же – честный, неисправимый юнионист. Благодаря этому мы каждое утро спорим о местном управлении часа по два и более.

– И пьём виски с хинином. В настоящее время мы оба прямо-таки пропитаны лекарством, а нормальная температура тела доходила у нас в прошлом году до 40 градусов. Нет, что ни говорите, а устье Огоуэй-ривер никогда не сможет стать курортом.

Нигде не услышишь столько шуток, как в колониальной глуши: люди, идущие в авангарде цивилизации, привыкли говорить о своих бедах и печалях с юмором, черпая в добродушных остротах силы и мужество, чтобы противостоять ударам судьбы. В какие бы уголки от Сьерра-Леоне и ниже я ни заглядывал, всюду в источающих лихорадку болотах я находил противоборствующие тропическому недугу уединённые общины и слышал всё те же мрачноватые шутки. Есть, право слово, что-то чуть ли не божественное в дарованной человеку способности господствовать над условиями собственной жизни и заставлять свой ум и дух презирать материальные лишения.

– Через полчаса будет готов обед, капитан Мельдрем, – сказал доктор. – Уокер займётся им: эту неделю его черёд исполнять обязанности экономки. А мы покамест, если угодно, прогуляемся: я покажу вам остров.

Солнце зашло за линию пальм, и свод неба представлялся внутренностью громадной нежно-розовой раковины. Тот, кто никогда не жил в тропических странах, где даже вес маленькой салфетки, лежащей у вас на коленях, становится нестерпимым, не может себе представить восхитительного облегчения, которое испытываешь, чувствуя свежесть вечера.

– У нашего острова есть романтический отпечаток, – сказал Северол, отвечая на моё замечание относительно однообразия их жизни. – Мы живём на границе неведомого. Там, в верховьях реки, – и его палец указал на северо-запад, – Дюшалью посетил внутренность материка и открыл гориллу; там Габон – страна больших обезьян. С этой стороны, – и он указал на юго-запад, – никто не проникал далеко. Местность, орошаемая нашей рекой, совершенно неизвестна европейцам. Стволы деревьев, которые несёт течением, приплыли из таинственной и неведомой страны. Когда я вижу удивительные орхидеи и необычные растения, принесённые водой на окраину острова, я сожалею, что не обладаю достаточными познаниями в ботанике.

Доктор указал на покатую отмель коричневого цвета, сплошь усеянную листьями, стволами и лианами. Её концы, выходившие в море, как естественные молы, образовывали маленький неглубокий залив, в центре которого плавал ствол дерева, окружённый вьющимися растениями.

– Все эти растительные остатки принесены с возвышенности, – сказал доктор. – Они будут плавать в нашем маленьком заливе до тех пор, пока новое наводнение не унесёт их в море.

– Что это за дерево? – спросил я.