– Что ты брешешь! Водка как раз язву лечит.

– Игорь, ответь, пожалуйста, вот на какой вопрос: ты же прокурор, представитель власти, кто защитит эту Регину, если не ты? Фактически ее дважды пытались изнасиловать, а ты, хрен моржовый, не помог беззащитной интеллигентной женщине. И с таким смехом рассказываешь мне об этом?!

– Ты это серьезно?

– Более чем серьезно. Если бы мы не были при погонах, я бы тебе челюсть сломал за такое сволочное отношение.

– А что ты такой сердобольный, праведник? Да она сама сволочь! Распространяла враждебную литературу и призывала бороться против советской власти. Хотела даже эмигрировать в Германию. В ту, капиталистическую! А ты ее защищаешь?

– Игорь, ты сейчас говоришь как провокатор и хочешь себя хотя бы перед своей совестью оправдать. За свои действия она наказана, осуждена и сослана, получила то, что положено по закону. Сегодня она учительница и воспитывает наших детей. Кто, если не мы, должен ее защищать? Ты вроде нормальный парень, но хлеб с тобой делить я не хочу. Сердце и руки у тебя нечисты.

– Ну ты даешь! Послушай, если все это ты говоришь от чистого сердца… что же, такие люди, как ты, достойны уважения. Только не забывай, что то, о чем я рассказал, не дело военных прокуроров. Этим должна была заниматься гражданская прокуратура, а там сплошь сволочи и взяточники.

– Опять не то говоришь, Игорь. Ты же мог сообщить об этом гражданскому прокурору, напугать его, предупредить, что берешь дело под свой контроль.

Игорь помолчал.

– Ладно, хочешь честно? Мне эту бедолагу тоже жалко стало. Джанибека, участкового, я тогда здорово напугал, а шоферюге по морде съездил.

– А что тогда мне тут заливаешь всякую ерунду?

– Да так… Подумал, дай-ка проверю парня, что-то не похож на нашего брата. Но вижу, человеческое сердце ты сохранил да вдобавок характер ершистый. Не будь таким крутым, жить будет нелегко, и вообще – против течения не плыви. Я за тобой еще прослежу, если ты меня надул – это я тебе челюсть сломаю. Понял?

– Знаешь, Игорь, ты, конечно, уже выпил изрядно, но чувствуется, что говоришь правду. Давай забудем наш спор. Похоже, ты человек, с которым можно дружить.

– Все, пошли спать, – зевнул Игорь. – У тебя там на кровати матрас свернутый, подушка, одеяло. Стели белье и ложись.

– Спасибо, еще рано, нет и девяти. Я по-настоящему в бане хотел бы мыться и позвонить родителям.

– В баню не советую. На обратном пути простудишься, сейчас мороз градусов тридцать пять. Горячей воды в здании нет, но можешь нагреть воду кипятильником и помыться. Вон там кипятильник, положишь его в ведро с водой. Пять минут – и готово. Только руки в воду не суй, убьет на месте.

– Понял. Но я сначала все-таки схожу на почту, а потом решу, как поступить.

– Подожди, ты куда в своей дубленке и шапке? Сюда бандюганы и прочие отчаянные ребята со всего Союза съехались. Как стемнеет – они хозяева на улице. Лучше возьми мой офицерский тулуп с погонами, шапку и валенки надень – тогда не подойдут.

Совет Игоря оказался кстати. Конечно, какое-то представление о здешних нравах у меня имелось – когда был я студентом, нас вывозили на два месяца на целину для участия в строительных работах. Однако тогда нас было не меньше ста человек, жили мы в отдельном поселке и мало общались с чужими.

– Спасибо, друг. Ну все, я пошел.

– Имей в виду, Давид, особо опасны здесь чеченцы, ингуши, карачаевцы [60] . Их сюда сослали с Кавказа во время войны, правда, сейчас они постепенно возвращаются домой. Хотя и наших братьев-славян тоже хватает. Эти люди не ценят ни свою жизнь, ни чужую. Так что возьми-ка ты с собой еще и оружие.

– Спасибо, Игорь, обойдусь.

* * *

Просьба соединить меня с Парижем у девушки-телефонистки вызвала удивление. Подошла старшая смены. Ознакомившись с моим удостоверением, она сообщила, что не уверена, что Москва даст линию, но попытается.

– Хочу предупредить – вам, вероятно, придется остаться здесь до утра. Хотя даже в таком случае результат не гарантирую. Да, кстати, почему у вас в удостоверении указано «старший лейтенант», а погоны капитанские?

Заказал сразу два разговора с Москвой: с Арамом и Фаиной. Первым дали Арама. Тот обещал приложить все усилия, чтобы меня перевели в любой крупный центр, хоть во Владивосток. Фаина сдержанно ответила на мое приветствие и тихо спросила, где я нахожусь.

– В Кокчетаве, это областной центр в Северном Казахстане. Вполне нормальное место.

– Сколько ты там пробудешь?

– Обещают несколько месяцев. Более конкретно не могу сказать.

– Кто обещает? Понятно, ты сам пока не знаешь.

Она помолчала.

– Фаина, ты меня слышишь? Что ты молчишь?

– Хочешь, я приеду к тебе?

– Как приедешь? А работа, родители?

– На работе возьму отпуск. Если не согласятся – уволюсь. А родители и Марк все равно скоро уедут. Полгода осталось, не больше.

Предложение девушки тронуло меня до глубины души, но я понимал, что не готов брать на себя такую ответственность. А вдруг Мари решит вернуться?

– Фаина, это невозможно. Ты не представляешь, в каких условиях я тут живу.

– Вдвоем будет легче! Молчишь… Все ясно. До свидания.

Ошарашенный, я еще минут пять простоял с гудящей телефонной трубкой в руках. Опять судьба вынуждает меня сделать трудный выбор. Но какая отчаянная решительность у этой интеллигентной девушки! На такое способны только еврейки и русские – никто больше. Или это не связано с особенностями национального характера, а просто индивидуальное качество отдельной личности? Может быть. Но история знает сотни таких примеров. Жены декабристов, аристократки высшей пробы, последовали за своими мужьями в Сибирь, невзирая на тяжелейшие испытания. О еврейках и говорить нечего: отчаянные революционерки, террористки, подобные Каплан [61] , экстремалки во всем: и в любви, и в ненависти. Ни Мари, ни Иветта не пошли бы на такой шаг. Они созданы для семейной жизни, но слишком мягкие, ведомые, решения за них должны принимать родители, мужья. Но как же моя интеллигентная добрая мама? Ведь она способна без оглядки, с топором в руках, кинуться защищать мужа и детей. И тем не менее у каждой нации есть свои характерные особенности.

Не дай Бог никому поставить женщину – жену или любимую девушку – перед таким страшным выбором. Они созданы не для этого, а для семьи, материнства, гармонии и красоты. Можно ли сказать, что Фаина любит меня сильнее, чем Мари? Вряд ли. Но она готова на самопожертвование, на отчаянный шаг. А Мари, как выяснилось, нет. Но, может быть, я сам создаю такие ситуации, следуя собственному эгоизму, и хочу, чтобы эти бедные девушки облегчили мою участь? Может быть…