* * *

На следующий день начальник курсов собрал всех учащихся. Потом выделил тех, кто принимал участие в вечере, кроме оказавшихся в госпитале Сенина и майора. Подъехал заместитель главного военного прокурора, генерал-майор со свирепым лицом. Без долгих разбирательств всех участников драки – Шатькова, Качкова, меня, Сенина, майора по фамилии Чудиков и еще четверых человек – отчислили с курсов и на семьдесят два часа отправили на гауптвахту.

Мужики оказались порядочными. Никто никого не выдал. Все давали один и тот же ответ: выпили, поссорились, из-за чего – не помнят. Однако, подумал я, повторяется одно и то же. Все эти хорошие люди становятся безмерно агрессивными и теряют способность контролировать свои действия, как только оказываются под воздействием алкоголя.

– Старший лейтенант Ариян, медэкспертиза показала, что вы не употребляли алкоголь. Как вы оказались среди дерущихся?

– Я просто пытался их разнимать.

– Мы ознакомились с вашим личным делом. Что ж, вам опять не повезло.

С гауптвахты меня перевезли в комендатуру военной прокуратуры Москвы и вручили приказ о командировке на неопределенный срок в Казахскую ССР, Кокчетавскую область, город Кокчетав, где я поступал в распоряжение областной военной прокуратуры. Дали день на сборы.

На выходе из общежития меня встретила испуганная Фаина и дрожащим голосом спросила:

– Что случилось, Давид?

– Да так, ничего особенного. Нечаянно оказался втянутым в одну идиотскую драку.

– А почему три дня на гауптвахте? Ну, все обошлось? – с надеждой спросила она.

– Да, конечно. Но завтра я должен лететь в Челябинск. Оттуда поездом – в Кокчетав.

– Надолго?

– Не знаю. Ты почему плачешь?

– Забияка! Ненормальный! – разрыдалась Фаина. – Поехали к нам домой, все нас ждут.

Всю дорогу в такси она горько плакала. Мне было ее очень жаль.

* * *

Попытки Марка как-то развеселить скорбящую компанию не увенчались успехом. Фаина закрылась у себя в комнате и не выходила. Наум Аркадьевич с Маргаритой Абрамовной печально смотрели на меня. Сидя за накрытым к ужину столом, мы вчетвером долго обсуждали планы на будущее.

– Согласие властей на эмиграцию мы получили, – говорил Наум Аркадьевич. – Марк поедет с нами. Сложности возникли с Ниной: ее отец – член Академии медицинских наук и будто бы является носителем какой-то закрытой информации. С Фаиной вопрос пока не решен, она еще сама не уверена, что последует примеру семьи.

За каждого уезжающего Тумаркины должны были заплатить пять тысяч рублей – эта сумма равнялась шести-семилетней зарплате учителя или врача.

В кругу этих добрых, милых людей я чувствовал себя комфортно и уютно, как дома. Духовная и интеллектуальная близость, бытовая совместимость создавали ощущение родства. Я смотрел на моего умного рыжеволосого друга, на его родителей и думал: «Неужели я вижу их в последний раз?» Вполне вероятно. Но, даже сознавая это, люди заставляют себя думать иначе, надеются, что впереди их еще ждут встречи, что у них общие интересы. А Фаина? Неужели эта красивая решительная девушка тоже уйдет из моей жизни? В последние несколько месяцев она не давала мне чувствовать себя одиноким и, несмотря на наши постоянные идеологические споры, в тот период жизни у меня не было человека ближе, чем она.

– Давид, – продолжал Наум Аркадьевич, – не исключено, что на какое-то время Фаина останется одна. Мы очень надеемся на твою поддержку. Прошу, будь более осмотрительным.

Марк заказал по моей просьбе разговор с Ереваном. Вскоре меня соединили. По возможности бодрым и беспечным тоном я объяснил матери, что еду в командировку в Кокчетавскую область.

– Мам, это ненадолго. Там, говорят, очень интересно.

Трубку взял отец:

– Что случилось? Почему в такую даль? Это же степь, целинные земли, никаких условий! Быт приближен к военному, если не сказать хуже. Что ж, Давид, ты вплотную приближаешься к Берингову проливу. И не оправдывайся! Тебе следовало быть более уступчивым, в сложных обстоятельствах не стесняться идти на компромисс. Характер – вот причина твоих бед. Постарайся остаться в живых и помни: свою судьбу определяешь ты сам и никто другой. Я передаю трубку маме, успокой ее, как можешь. Не знаю, надолго ли затянется твоя командировка, но она точно приблизит твой разрыв с Мари.

Утром следующего дня весь курс прощался с восемью героями недавнего происшествия. Девятый, майор, все еще лежал в госпитале с разорванной барабанной перепонкой. Мои товарищи получили новые назначения, в основном в Центральной России. Худшее, по всей видимости, было у меня. Никто из нас не держал друг на друга зла, ярость сражения была забыта. Расстались друзьями. Только с Сениным мы не подали друг другу руки и попрощались холодно.

Спустя годы я узнал, что после отставки в чине полковника Сенин примкнул к крайне левому националистическому движению. Он располнел еще больше. Обрюзгший, неухоженный, выгуливал дважды в день по переулкам и скверам большую толстую собаку, удивительно похожую на него самого. Со Славой Шатьковым и Алексеем Качковым мы остались добрыми друзьями, особенно после нашего переезда в Москву. Впоследствии оба они стали генералами, занимали должности общесоюзного и общероссийского значения. И Слава, и Алексей сохранили свой добрый, веселый нрав, но, к сожалению, иногда выпивали больше, чем нужно, а их жены упрекали меня за то, что я спаиваю их мужей, в то время как сам не употребляю спиртного.

* * *

В сопровождении Марка, нагруженный вещами, я приехал в аэропорт Домодедово. Фаина не пришла меня провожать, передала с Марком толстый конверт с просьбой открыть в самолете. В зале было шумно, душно и грязно. Объявили, что самолет задерживается на два часа, и я предложил Марку пойти в депутатский зал (аналог теперешнего VIP-зала). В то время мое удостоверение и наглая решительность открывали передо мной любые двери.

– Давид, я решил не вмешиваться в ваши дела, но надеюсь, ты понимаешь, что Фаина моя единственная сестра и ее судьба мне небезразлична. Как ты думаешь строить свою дальнейшую жизнь? Ведь служба скоро закончится.

– Пока не знаю, Марк.

– Это не ответ.

– Понимаю и переживаю из-за этого.

– Видишь ли, я должен элементарно ответить на вопросы родителей. Ты ведь не забыл, что у Фаины есть еще мама и папа, и тебя к ним домой привел я? Скажи, твое решение насчет дальнейших отношений с Фаиной зависит от возвращения Мари?

– К сожалению, получается так, – вздохнул я. – Совсем забыл, что ты хороший адвокат и умеешь допрашивать лучше меня.

– Мне обидно слышать такой ответ, но он хотя бы честный. Выглядит так, будто какая-то ясность уже есть. С учетом того, что Мари не вернется… Пожалуйста, не ерзай на стуле! Прошло два года, как она уехала, и шансов на ее возвращение почти нет. Давай все-таки рассмотрим этот вариант. Мари не вернулась, – продолжал он, – что будешь делать?