Люба впилась глазами в протокол. Выпендрёжный, с кудрявыми завитушками почерк следователя трудно поддавался прочтению. Женщина наморщила лоб, а малиновое сердечко губ привела в беззвучное движение. Судя по стекленеющему взгляду, смысл до неё не сразу, но доходил.

Наращивая темп, Фома обналичил следующую фишку. На цветном фото хохочущий Жидких обнимал за голые плечи грузную, празднично разряженную женщину в золотых украшениях.

— Вот кто у него любимая жена. Полюбуйся!

— Она ж ему в матери годится. Старуха, как её? Изергиль! — Любка возмущалась простосердечно, забывая, что у них с Валерой разница в годах тоже немалая, и, увы, не в её пользу.

— Здесь самый смак, — майор перелистнул протокол.

Последний абзац был открыжен фигурной скобкой. Люба вновь старательно зашевелила губами. В процессе чтения её передёрнуло, с гипертрофированным омерзением она заплевалась.

— Пакость какая! Это чё, он старуху резиновым… — мужской половой орган Любка назвала по-народному, — пердолил?!

— Ты глянь, каким! — Фома нашёл фотку в телефоне.

Большой экран и разрешение в полтораста пикселей позволяли рассмотреть орудие во всей красе.

— Фу, гадость, — сморщилась Каменщикова, отворачиваясь.

Бабье любопытство, как дверной доводчик, вернуло шею в исходное положение.

Майор присел на край стола. Накрыл своей пятернёй горячую Любкину ладонь. Попытки высвободиться не последовало.

— Нормальных мужиков совсем не осталось, — женщина вздохнула горестно.

— Может, плохо ищешь? — Фомин заглянул ей в глаза.

Молодой брутальный мент идеально подходил для доверительного общения с самкой, находившейся в охоте. Стресс только усиливал её либидо.

Номинальное усилие требовалось от Фомы, чтобы женщина отдалась ему, не отходя от кассы. Достаточно было легонько потянуть её на себя. Любка бы покорно поднялась и облокотилась локтями о стол. Отклячив ядрёный круп, предоставила бы партнёру возможность стянуть лосины вместе с трусами.

Ключ торчал в замочной скважине. Поворот по часовой стрелке, и никто не помешает экстремальному сексу.

Тормознуло отсутствие презерватива. Майор страшился принести домой заразу. Мысль, что продавщицы в продуктовом магазине регулярно проходят медосмотр, опасений не развеяла.

«Сейчас любую справку можно купить», — напомнил себе убойщик.

— Сколько ему дадут? — поинтересовалась Каменщикова, вынимая из сумки пачку «Балканской звезды». — Зажигалочку можно?

— Держи. Сколько дадут? Мало не покажется. Пятнадцать… Двадцать… Вплоть до пожизненного. Короче, больше не увидишь своего Фантомаса.

— Так-то, он мне семь штук должен.

— Баксов?!

— Скажешь тоже… Деревя-анных. Походу, я их не увижу. Накрылась моя дублёнка!

— От тебя зависит, красавица, от тебя… У него при себе были бабки. Наверняка ещё сыщутся. Отщипнём. Если, конечно, ты мне поможешь.

— Чё ж не помочь хорошему человеку? — Любка заигрывала напропалую и вдруг сделалась серьёзной. — Я знаю, чё тебе нужно…

— Говори.

— Валерка предупреждал, что меня менты… ну, то есть, вы… сотрудники, дёргать будете. Выспрашивать про него. Где он был во вторник…

— Какого числа?!

— Двадцать пятого мая.

— И чего ты должна сказать? — Фомин превратился в одно большое ухо.

— Интересно? То-то! А сказать нужно было, что в тот день он домой ко мне обедать приезжал. Я ж в конце мая отпуск догуливала, он всю неделю у меня питался. Мы ж с ним, типа, сойтись хотели… Дохотелись, блин! — женщина завертела головой, не зная, куда деть окурок.

— Брось на пол и раздави. Во-от! Ничего, Любаня, всё у тебя ещё наладится. А как он объяснил, зачем ему алиби?

— Алиби это называется? Как в кино, блин… Путью ничего не объяснил. Сказал: «Меньше знаешь, крепче спишь». «Дела по бизнесу», — сказал. Ни одна живая душа не должна узнать, что в тот день он из Ярика уезжал.

Майор испытывал знакомое каждому сыщику возбуждение, когда в запутанном деле случается прорыв. И не в силу случайных обстоятельств, а благодаря твоей профессиональной хватке.

В качестве бонуса Любка выложила интересный факт:

— Чтоб всё выглядело чики-пуки, Валерка звонок организовал со своего телефона на мой. Типа, как обычно за полчаса до обеда он звонит, говорит, чтоб накрывала… Скоро, мол, подскочу.

— Откуда знаешь, что организовал? Может, сам и позвонил?

— Чай, не дура. Номер-то его высветился, а никто не говорил. Помолчали в трубку несколько минут. Ну, и я молчала, ждала, пока на другом конце не отключатся, как мне велено было. Круто?

«Когда Жидких разбойничал в Остроге, его мобильник оставался в Ярославле. У сообщника, координатора алиби. Звонки привязались к здешним вышкам. Действительно, круто. Прошаренный, чертила! Значит, покупка эмтээсовской симки — тоже постанова. Ничего, и её размотаем! На то мы и опера!»

Напрашивался вопрос про координатора. Фома его озвучил. Любка отрицательно качнула головой.

— Без понятия.

Звучало правдоподобно. В то же время одна из сыскных аксиом гласила, что человек всю правду с первого раза не говорит, для верности его нужно потрясти. Но трясти Каменщикову, не закрепившись, было чревато. Она могла закупориться в своей раковине.

Майор набрал следователя. Тот ещё возился с завотделом администрации Фрунзенского района.

— Давай в темпе вальса, Кирилл. Горит под ногами донская земля![365]

— поторопил Фомин.

Нажал клавишу отбоя и позвонил водителю.

— Ты где?! За Борисычем поехал? Потом его заберёшь. Потом, говорю! Вертайся в мэрию, вези следака ко мне. В Красноперекопский ОВД, балда! Повтори, как понял. Жду!

Каменщикова выразительно поглядывала на наручные часики.

— Уволят меня с работы.

— Пусть только попробуют, падлы! — хищно прищурился Фома. — Давай время терять не будем. Напишешь заявленьице на имя прокурора.

— Какое? — женщина округлила глаза.

— Короткое. Я продиктую. Надо ж тебя, малахольную, из-под триста шестнадцатой статьи[366] вывести.

Любка пока не совершила ни одного действия, образующего объективную сторону укрывательства особо тяжких преступлений. По разумению убойщика, знать ей об этом было необязательно.

Наконец, подтянулся прокурорский важняк. Майор обрисовал ему ситуацию, предупредив, что свидетельница торопится.

— Запиши, Кирилл, основное. Потом, чуть чего, дополнительно допросишь. Стул я тебе сейчас найду.

— Вы садитесь на мой, товарищ следователь. У меня уж вся задница квадратная от сидячки, — Любка услужливо освободила место за столом.

Февралёв приступил к допросу, ориентируясь на собственноручное заявление Каменщиковой, пояснения убойщика и протокол допроса подозреваемого Жидких. В нём обнаружился момент, пропущенный женщиной.

— Любовь Ивановна, двадцать пятого мая вы звонили на номер Жидких. В тринадцать часов ноль две минуты. Продолжительность разговора составила пятьдесят шесть секунд.

— Да?

— Вот, смотрите, — следователь перевернул распечатку телефонных соединений, жалом гелевой ручки упёрся в одну из строк.

— Не крути, подруга, а то все наши с тобой договоры превратятся в тыкву! — Фома мгновенно подыграл прокурорскому.

— Я не кручу. Больно надо! Я просто думала, что один звонок, что два — без разницы. Ну да, звонила я в тот день на Валеркин номер. Он мне так велел. Вызов приняли, но