Виктора Репина и его жены Марии Николаевны. Еще одним гостем был их итальянский друг и коллега Виктора Сергеевича, нотариус города Рим Андреа Йемма (Andrea Yemma). История так восхитила рафинированного европейца, которому Юлин подвиг виделся чем-то эпическим и архетипическим (каковым по сути и был), что он записал все на диктофон и позднее опубликовал в местной газете[347].

Кавказские пленники

История возникновения Комиссии по военнопленным, интерниро-ванным и пропавшим без вести необычна. После подавления коммунистического путча в августе 1991 года продолжились поиски тем, в которых Россия была бы партнером Запада, в частности, США.

Одной из них стало сотрудничество в поиске пропавших без вести граждан США и России. По линии КГБ проводилось изучение архивов и подбор конкретных примеров. В начале 1992 года президент Ельцин, выступая в Конгрессе США в ходе первого официального визита, как бы вскользь упомянул, что есть «известные теперь факты об американских военнопленных». Закладка сработала немедленно.

Рассказ Сергея Осипова, заместителя руководителя Комиссии:

Инициатива создания Комиссии по военнопленным, интерниро-ванным и пропавшим без вести родилась из увлечения Волкогонова[348] военной историей. Когда его функции как помощника по обороне и безопасности оказались невостребованными, он обратился к теме военнопленных и пропавших без вести и убедил Бориса Николаевича, что американцы своих ищут, немцы своих ищут и так далее, и можно с выгодой эту гуманитарную тему развить. Тогда и была создана указом эта комиссия.

История ее возникновения очень интересна. Президенту США Бушу[349] подбросили информацию, что у нас в Печорских лагерях[350] уже десятки лет сидит американский бывший летчик, военнопленный. Называли конкретную фамилию, конкретный лагерь. Буш спросил Ельцина, Ельцин поставил задачу Волкогонову, который с ним был в США, тот позвонил в Москву: срочно выясните, есть ли в таком-то лагере такой человек.

Собрали рабочую группу, сели в самолет и вылетели в Печорские лагеря. Всех там подняли на ноги. Никакого военнопленного летчика не оказалось. А оказался хитрый заключенный, который таким образом решил привлечь к себе внимание, а может и освободиться. Он заявил, что к нему обратился американский летчик Дэвид Маркин, рассказавший, что он уже двадцать лет по лагерям скитается, что его прячут ото всех и тому подобное. Все это мы сняли, показали, что нет там никакого Дэвида Маркина, что есть один жулик российский. Были там с нами и сотрудники посольства США, которые впервые в такую дремучую глушь попали, в места довольно дикие.

С этого времени Волкогонов стал этой проблемой заниматься. Сначала факультативно, а уже в 1994-м вышел указ президента о создании нашей Комиссии.

Прежде всего с американцами образовали несколько совместных групп там, где были пересечения: корейская война, вьетнамская война. Много чего интересного нашли. Например, впервые удалось установить, что одиннадцать американских самолетов были сбиты над территорией СССР или над нашими территориальными водами в период «холодной войны», и пропали со всеми членами экипажей. Разбирались по каждому экипажу, но, в основном, запись простая: «Самолет удалился в сторону моря». Это практически однозначно, как сообщение о приговоре «десять лет без права переписки»: люди погибли, самолет никуда не прилетел.

После этого перешли к подводным лодкам, которые исчезали и у них, и у нас. Потом возникла тема самолетов, которые у нас приземлились. В Ереване была вынужденная посадка. Передали девять членов экипажа. Потом на острове Юрий[351] нашли тело пилота самолета-шпиона, который был сбит нашими летчиками в этом районе в 50-е годы, а нашли его уже в 90-х годах.

Неожиданно оказалось, что в американских архивах больше четырехсот тысяч карточек наших бывших военнопленных с той части Германии, что попала в американскую зону оккупации. Американцы с удовольствием нам все это передавали. Кое-что по Вьетнаму удалось уточнить.

Вышли на освобождение пятерых наших летчиков, сбитых над Анголой. Много было таких тем. Но… в 1994-м году начались военные действия в Чечне, в плен к чеченцам стало попадать все больше наших военнослужащих».

* * *

В январе 1997 года Ельцин поручил мне руководить работой по освобождению военнопленных, пропавших в Первую чеченскую войну. Именно военнопленных и именно в первую войну. Так я ближе познакомился с руководителями комиссии Владимиром Золотаревым[352] и его заместителем Сергеем Осиповым. Золотарев больше был привязан к военной истории, а вот Осипов всецело отдавал себя именно главной задаче Комиссии. Дело предстояло трудное.

Из рассказа Сергея Осипова:

В первую чеченскую войну, начиная с 95 года, самые большие потери и были. Считалось, что там 200–300 человек. На самом деле, и то лишь в первом приближении, оказалось больше тысячи военнослужащих, судьба которых неизвестна. С первой войны пленных было мало, в основном погибшие (со второй уже больше)[353]. Съездили, посмотрели. Там уже была небольшая группа министерства обороны, которая работала почти на любительском уровне.

Костяк нашей группы составили Анатолий Волков, Валерий Патрикеев и работавшие «в поле» Константин Голумбовский, Виталий Бенчарский, Вячеслав Пилипенко, Юрий Антонов, Сергей Григорьев, Валерий Дядищев, Александр Коняев, Игорь Петелин, Юрий Плотников, Владимир Скопцов, Виктор Шкляр, Вячеслав Щигарев и другие — всего 18 человек. Принцип простой: 6 армейцев, 6 от МВД, 6 от ФСБ, включая пограничников.

Работали публично, хотя несколько человек «легендировались» под чужими фамилиями. Группами по 4–5 человек находились в Грозном.

Появилась своя агентура, свои связи. У чеченцев свой интерес, потому что у них людей пропало не меньше, а даже больше. Встречались с Дудаевым, но пользы от этого не было. А вот когда президентом стал Аслан Масхадов, он значение нашей работы оценил. С него ведь тоже требовали сведений о судьбе чеченцев. Мы находили близких и тем, и другим, и это помогало работать достаточно свободно на всей территории Чечни. Из 18 человек все вернулись живыми и даже не раненными, хотя приходилось бывать в самых страшных районах Чечни.

С той стороны основным нашим партнером был министр внутренних дел Казбек Махашев. С нашей стороны, соответственно, сопредседателем стал Золотарев. А я, как руководитель его аппарата, возглавил временную рабочую группу комиссии (ВРГ): комплектовал, набирал людей.

Основную работу вели в Чечне три моих заместителя: Голумбовский, Пилипенко, Коняев. На них и их сотрудников легла вся тяжесть полевой оперативной деятельности, они получили все практические результаты. Меняя друг друга, они постоянно были там, даже в тех местах, откуда вывели федеральные войска. Тогда нашу рабочую группу стал охранять басаевский «мусульманский батальон», самая воинственная сила у сепаратистов.

Мы разместились на Ханкале[354], в квартире прямо над командующим. Все командующие российской группировкой понимали важность нашей работы — и МВД, и армия. В ФСБ сначала меньше нами интересовались, но потом тоже поняли пользу от нас. Так что очень сильно нам помогали: и Квашнин, и Трошев, и Романов, который стоял у самого истока нашей работы и которого мы считали