Однако на следующий день Иван Гаврилович явился.

Входя к Платону, который отсутствовал по малой нужде и через стены всё слышал, Иван Гаврилович каким-то скрипучим, слабеньким голоском позвал его:

– «Платош! Платоша! Ты где?».

– «Что? Сладкий мой!» – неожиданно даже для самого себя сжалился над стариком Платон, быстро входя вслед за Гаврилычем, чуть ли не на ходу застёгивая ширинку.

– «Вот видишь, что со мной приключилось?!» – поделился он с верным товарищем своими проблемами.

Далее Иван Гаврилович подробно рассказал о происшествии, находя у Платона искреннее сочувствие и поддержку. В заключение Платон обрадовал старика:

– «Вань! К сожалению, смертность среди людей составляет 100 %!».

– «Фу, ты! От таких твоих слов давление подскочит! Кофейку попить, что ли? А то сил совсем нет!».

– «Вань! Не надо тебе пить кофе! Не надо лишний раз поднимать себе тонус! Он ведь может и не опуститься!».

Посмеялись и по инициативе Гудина опять перевели разговор на Надежду. Дошла очередь и до её одежды, без надобности висевшей на забитой до отказа переносной вешалке.

Из-за чего часто приходивший последним Иван Гаврилович никак не мог найти даже часть свободного крючка для своей куртки.

– «Были бы здесь бомжи, мы бы им вынесли эту одежду, и они тут же её бы и напялили – начал мечтать Гудин.

– «Кого? Надежду?!» – не удержался от ёрничества Платон.

Утром следующего дня, в отсутствие Надежды, Гудин ответил на звонок, забывшись, представляя себя неизвестному Платону звонившему, как начальника Надежды:

– «Пока сказать не могу. Как задание выполнит, так и приедет!».

Услышав это, Платон чуть не упал со стула.

Ну, и наглец!

А через несколько минут Гудин семенил уже за Ноной и Алексеем, переносившим постельное бельё на новое место для приезжающего водителя, будто бы помогая им, но при этом лишь комментируя:

– «Супер…!»

На следующий день, когда Платон Петрович и Иван Гаврилович мирно беседовали за большим рабочим столом Платона, мимо них на склад быстро прошёл Алексей, не закрыв за собой дверь.

Платон встал, прошёл мимо Гудина, и закрыл дверь.

Только он сел на место, как Алексей продефилировал в обратном направлении, опять не закрыв за собой дверь.

Платон вновь совершил свои действия.

Через несколько минут снова пришёл Алексей, и всё повторилось, как и до этого.

Теперь уже встрепенулся и Иван Гаврилович:

– «Платон! А чего это ты за Алексеем всё время дверь закрываешь? Пусть сам!».

– «Так бесполезно! Он никогда не закрывает! А так я его приучаю, как собачонку. Вырабатываю у него условный рефлекс на, всегда закрытую, дверь. Прошёл через дверь – закрой за собой!».

– «Ну, ты и Павлов!».

– «Нет! Не так! Недаром у меня начальник Павлова!».

Гудин засмеялся и доверительно продолжил, наклоняясь к Платону:

– «Нам с тобой, пожилым…».

Но Платон не дал ему договорить:

– «Нет, Ванёк! Не нам с тобой, а тебе одному! Я слышал разъяснение по телевизору, что до шестидесяти лет – зрелый возраст. А до семидесяти пяти – пожилой! А свыше – уже старость! Так что ты у нас – пожилой, ну а я, пока ещё – зрелый!».

– «Перезрелый!» – обрадовался своей находке Иван Гаврилович.

– «Пусть так, но не пожилой! Тем более, не вредный, шестидесятипятилетний!» – нарочито горделиво возразил Платон.

Вскоре всем коллективом выехали на традиционное празднование дня рождения вышестоящей начальницы Ольги Михайловны Лопатиной.

По пути в машине Надежда вдруг попросила Платона придумать хотя бы поздравительное четверостишие, что он и сделал, перевыполнив задание:

Дошла очередь произнести тост и до автора.

Когда профессор Прозорловский по своей инициативе представил Платона и дал ему слово, не удержалась и Надежда, ревниво влезшая и с хозяйской гордостью сообщившая всем, что сейчас будут стихи.

И Платон, чуть запинаясь из-за своего неразборчивого почерка на клочке бумажки, произнёс здравицу в честь именинницы.

Её завистники своими злыми языками пытались умалить достижения способной женщины, в кулуарах, за её спиной утверждая, что та буквально проложила себе путь наверх под штыками и вся напичканная картечью нужных мужчин.

Ближе к концу пиршества к Платону подсел, заинтересовавшийся его личностью, доктор наук Владимир Николаевич Прозорловский. Профессор повёл заумные около физические разговоры об энергетике Солнца и Вселенной, и несоответствия некоторых известных формул и понятий. Платон, разбиравшийся в физике и в небесной механике, достойно поддержал разговор. Профессор сразу признал в нём своего.

Ведь Платон был достойным представителем, ещё не потерявшего совесть, первого послевоенного поколения советских людей.

Более того, разговорившись, и узнав, что Платон пишет прозу, в том числе о нашей действительности, Владимир Николаевич изъявил желание тоже стать одним из героев романа:

– «У меня есть, что сказать людям!» – резюмировал он.

Но впоследствии задуманное как-то не сложилось. Ведь работали они территориально далеко друг от друга, и по самой работе никогда не пересекались. Да и Ксения почему-то не советовала с ним связываться.

Уже в коридоре, узнав, что Платон раньше занимался научно-исследовательскими работами в области оборонки, радостно удивлённый профессор Прозорловский спросил его:

– «А почему же ты теперь работаешь с таким говном?!».

Внезапно оказавшийся рядом Гудин, от неожиданности приоткрыл рот с прилипшей к нижней губе сигаретой и, округляя от удивления единственный глаз, кривя от обиды губы и чуть шепелявя от выдавленного орехом зуба, возмущённо спросил:

– «Так это ты же про меня говоришь!?».

– «Да нет, что ты!» – тут же нашёлся профессор, поглаживая неожиданно, из-за спины возникшего, курьера по кличке «Доцент» по плечу.

После чего, уже на выходе, профессор поделился своим впечатлением о Платоне с Надеждой:

– «Какой же у Вас интересный человек работает! Умный! Я от него просто в восторге! Да и красив он, как Бог!».