«А он, что ли, еще не навалился?» — спросил Который Всегда Рядом.

«Иди ты знаешь куда», — сказал Симка. И… сел на корточки у воды. Обнял себя за плечи.

«Чего ты все «иди» да «иди», «пошел» да «пошел»! — вдруг обиделся Который . — Вот возьму и правда уйду…»

«Ну и топай!»

«И уйду!»

«Иди-иди…»

Симка понимал, что Который Всегда Рядом теперь боится быть рядом. Ведь если Симка начнет тонуть, Который ничем не поможет, а видеть такой ужас, наверно, выше его сил. Выход у Которого был один: поругаться, обидеться и гордо уйти (а по правде — сбежать).

«Иди, — сказал Симка. — Все равно тебя нет на свете».

«Меня?! Нет?!»

«Вот именно. Тебя нет».

«Ну и фиг с тобой, моржа…» — Этой фразой Который Всегда Рядом , кажется, хотел свести дело к шутке: мол, Симка посмеется и попросит его остаться. Тогда, может, и остался бы. Но Симка промолчал, и Который Всегда Рядом ушел. Как потом оказалось — навсегда. По крайней мере, в Симкиной жизни он больше не появлялся. И бывало, что Симка жалел о Котором , но это случалось после. А сейчас Симка думал об одном: пора плыть. Потому что не было никакого пути назад.

Он встал. Тощий, озябший и решительный.

И тогда за спиной у него сказали:

— Зуёк…

Сзади стоял Фатяня.

Автор уже предупреждал читателей, что в этой книге много счастливых совпадений. Может показаться, что гораздо больше, чем в жизни (хотя это не так). И теперь можно лишь повторить: кто не верит, пусть не читает. Или пусть пишет критическую статью в газету «Литературная Турень». Но даже если такая статья появится, факта все равно не отменить: Фатяня оказался рядом с Симкой.

Впрочем, в этом нет ничего необычного. Шел он через мост от приятелей, увидел у воды съеженного пацаненка, узнал, быстро спустился, почуяв неладное …

На плече у Фатяни была гитара.

Фатяня опять сказал:

— Зуёк… Ты чего это тут?

— Я… так…

— Купаться, что ли, надумал?

— Я… ага…

— Нашел время!

— А чего… — прошептал Симка.

Фатяня положил на песок гитару. Крепкими (и почему-то очень теплыми) пальцами взял Зуйка за плечи, придвинул вплотную к своей мятой форменке.

— Зуёк, ты это… такой, будто надумал топиться…

— Ничего не надумал… Переплыть хотел…

Фатяня выругался по-морскому:

— Ядрёна швабра!.. Подвигов захотелось?

— Ага! — дернулся Симка. И решил разозлится. И сказать Фатяне, чтобы шел по своим делам и не лез в чужие. И… случилось такое, чего он сам не ждал секунду назад. Симка расплакался — громко, с дрожью всего тела, с пузырями у губ.

Он уткнулся лицом в Фатянину форменку, и горестные судороги сотрясали его плечи.

— Ядрёна свайка, — шепотом сказал Фатяня. Оглянулся, увидел неподалеку вросший в песок обрубок тополиного ствола. Потянул за собой Симку, сел. Посадил Зуйка на колени. Облапил за спину. — Видать, нешуточное что-то, да? Ладно, давай, кореш, кол и сь…

И Симка «раскололся». Сразу. Не было сил удержаться. Вся его горестная история выплеснулась со слезами на Фатянину форменку — сбивчивая, путаная и безнадежная. Лишь про свои слова о девочках Симка все же не проговорился. Сидело в нем это последнее «нельзя». Объяснил иначе: «Я ему сказал такое… чего не имел права… ну, никак… Он теперь никогда…»

Фатяня твердой ладонью провел по Симкиным дребезжащим от горя позвонкам. И сказал почти как мама:

— Никогда — это до завтра… Хватит воду лить, вон ее сколько в реке.

Симка уже не «лил воду» потоками, но всхлипывал безудержно.

— Никакого завтра… не будет…

— Все будет. В лучшем виде. Не можете вы поссориться навеки.

— Почему? — новая судорога тяжело тряхнула Симку.

— Потому что я вам одну печать на двоих подарил. Возьми в голову! Это же все равно как талисман. Заговоренная вещь…

Как ни странно, такой довод показался Симке увесистым. Как сама печать. Только…

— Но ведь она же не у меня… Под якорем…

— Вот и хорошо, что под якорем. Значит, всё у вас будет только крепче… Моряки почему на форме якоря носят? Это знак надежности и прочности… Где твои манатки? Одевайся, я тебя провожу. Чтоб опять не намылился в заплыв…

— Я… не намылюсь, — всхлипнул Симка. — Только… я не домой. Лучше я к Мику… сейчас…

— А вот это не надо. Вам полезно потерпеть до утра. Чтобы все перекипело… Мику-то теперь тоже, наверно, тошно…

«А ведь правда! — ахнул про себя Симка. — Или… ему все равно?»

Терпеть до утра казалось немыслимым.

— Нет. Я сейчас…

Фатяня застегнул и одернул на нем пиджачок.

— О маме подумай, Зуёк… — сказал он вполголоса, словно рядом были посторонние. — Она теперь небось бегает над логом, тебя ищет… Идем.

Мама не бегала над логом, но явно беспокоилась.

— Нагулялся, бродячая душа? Садись за стол, я картошку пожарила.

Симка торопливо умылся на кухне под рукомойником — чтобы мама не разглядела следы слез. Всхлипы все еще иногда встряхивали его, но незаметно, внутри. Он машинально жевал картошку, запивал сладким чаем и думал, думал про свое. То надежда, то горестная безнадежность накатывали волнами. Хотелось одного: чтобы пришло завтра. Пускай хоть какое, лишь бы скорее!

После ужина он сразу забрался в постель, хотя понимал, что не уснет всю ночь. И… уснул почти мгновенно, придавленный всем, что случилось.

Но во сне тоже не было покоя.

Сначала они с Миком оказались внутри запаянного спутника. И Мик был Белкой, а Симка Стрелкой. Или наоборот, неважно. Важно было другое:

— Мик… ты больше не злишься на меня, да?

Мик повернул печальное лицо.

— Какая разница? Все равно мы скоро сгорим в атмосфере.

— Мик, мы не сгорим! Обещали, что нас приземлят!

«А если даже сгорим, то все рано скажи: мы друзья? Хоть в последний миг…»

Мик смотрел понимающе:

— Симка, все хорошо… — И вдруг отвернулся. Кажется, заплакал. Симка повернул его к себе, но это был уже не Мик, а… Клим Негов.

— Что, Зуёк, скоро задымимся? А давай я сначала отрежу тебе голову. Жу-утко, а интересно…

Симка оттолкнул его с дрожью отвращения. И проснулся.

Проснулся он почему-то не дома, а посреди пахнувшей ромашками ночной поляны. Над ним было густо-звездное небо, среди звезд вертелись разноцветные шарики-планеты. Они Симку не удивили, удивило другое — как он здесь оказался? Он лежал на топчане, под какой-то жесткой парусиной, а рядом прямо в воздухе висел гамак. В гамаке сидел по-турецки Мик. Вертел на пальце мяч. Звезды и планеты светили ярко, но лицо Мика было плохо различимо.