Он обернулся и сразу отпрянул – видно, не ожидал, что она так близко. Невольно прикрыл рукой пострадавшую часть лица, но полностью спрятать не смог. Несколько секунд он так и стоял, а потом обречённо опустил руку.

Соня была уверена, когда шла сюда: главное – это то, что он жив, всё остальное – уже только мелочи. Готовилась ко всему, но сейчас едва удержалась, чтобы не вскрикнуть и не разреветься от боли.

Казалось, он постарел лет на двадцать. Правый глаз был едва приоткрыт, брови с этой стороны почти не было. Второй смотрел так, словно видел все ужасы мира и никак не может забыть. Было ясно, что кожа на повреждённой стороне лица и головы вряд ли когда-нибудь полностью восстановится.

Митя презрительно, вызывающе усмехнулся – ну что, мол, довольна? Хотела смотреть – так смотри! Но через секунду выражение его лица изменилось, в нём появилось что-то прежнее – страдание, смешанное с надеждой. Казалось, он не мог глядеть на неё равнодушно, даже сквозь злость в его взгляде пробивалось болезненное чувство, которое он так старался не пускать наружу.

– Я и так тебе жизнь испортил, Сонечка… – произнёс он совсем с другой интонацией, и снова заслонился от неё рукой.

– Я очень надеялся, что ты не придёшь… честно. Не смотри на меня… я сам к зеркалу не подхожу… У тебя может быть нормальный, хороший муж, пускай даже этот твой… или доктор… пора тебе, наконец, стать счастливой…

– У меня нет и не будет другого мужа, Митя, – она ласково взяла его руку, убрала от лица и прижала к своим губам. – Я хочу всю жизнь смотреть на тебя, и никого другого видеть не могу. Только тогда я смогу быть счастливой. Митенька, я думала, ты будешь рад мне, встретишь меня иначе… Что с тобой, родной мой? Очнись, пожалуйста… не могу без тебя, Мить… не могу…

И она, не удержавшись, заплакала.

– Сонь… – он пытался высвободить руку, но она не отпустила. – Ты права была – совсем без надежды легче. Я её тогда уже оставил, ещё до взрыва. И всё, что случилось… это уже ничего не меняет. Я по заслугам получил, знаю… Но тебе-то на кой это всё теперь?

– Мить, ты глупый, да? – всхлипнула она.

– Сонечка… то, что ты на меня больше не сердишься… мне легче, намного, – голос у него дрогнул. – Просто уйди… я буду знать, что ты меня… даже таким, как сейчас… Но не надо, не мучь меня… честно, не нужно подвигов. Я не рисуюсь, не самолюбие, пойми. Мне самому так проще.

– Чего-чего? Помнишь, я говорила тебе нечто подобное? Просила уйти… Не понимала, зачем я тебе… Ты что мне ответил, а?

– Что ты сошла с ума…

– Вот и ты не сходи! Тоже мне… бросьте – считайте меня коммунистом! Подвиги… слушать противно. Ты-то хоть эту глупость!.. – она с силой дёрнула его руку, но тут же схватила снова – ещё сильней, и стала целовать его пальцы. – Митенька… Мить, ты дурак!.. Послушай! Моя жизнь – это ты. Ты обо мне-то подумай – легче ему!..

– Я о тебе и думаю.

– Значит, ты, правда, считаешь, как твоя мать мне сейчас сказала… что мне было чего-то от тебя надо? Мить, да мне по фигу, как ты выглядишь, здоров или нет!

– Как это может быть по фигу? – поморщился он.

– А, значит, вот ты как… Значит, случись такое со мной – ты бы глядеть на меня не стал, да? Отвернулся, ушёл бы? Я нужна тебе только здоровенькая? А если я заболею? Если мне что-то отрежут… То всё, Мить? Ты меня бросишь? А почему ты тогда сбежал? Понял, что я для тебя старая, да? Ну, признайся, хотя бы сейчас!

– Не мели ерунды! – выкрикнул он. – Как ты смеешь…

– Тогда почему… Почему ты – смеешь? Ведёшь себя… как девица капризная. Будь мужиком!

Вопреки грубым словам, Соня нежно провела рукой по его здоровой щеке. Митя поймал губами её ладонь и судорожно поцеловал.

– Если бы мне сказали… станешь калекой… но это цена – чтобы ты вернулась, – внезапно проговорил он. – Сонь, я, наверное, согласился бы… Лучше без руки – с тобой, чем целым – с Наташкой. Я и больше готов отдать, лишь бы… Ты моя, моя… Сонечка…

– Митенька!..

Соня прильнула к нему, обвила руками, прижалась губами к его губам – осторожно, чтобы не причинить боль, потом принялась целовать – шею, грудь в том месте, где её открывал ворот рубашки, целовала и не могла остановиться. Митя с силой обхватил её здоровой рукой и крепко прижал к себе, прислоняясь губами к виску. Даже сейчас в его порывистом объятии она почувствовала бешеное желание. Но уже через секунду он оттолкнул её.

– Да бл… не могу я! Тебе-то за что… Ты-то в чём виновата? Нет, не жалей… я это не вынесу!

– Митенька… Жалость – это от того, кто не любит, обидно. Пожалей меня ты, а?

– Ты не всё знаешь. Скоро я ничего не буду видеть. Доктор сказал – потеря зрения пятьдесят процентов… и прогрессирует. Нужна операция. И не одна, наверно. Мать собирает последние деньги.

– Разберёмся… – пробормотала она. – Я с ней уже говорила…

– Ты не поняла. Операция может кончиться неудачно.

– Всё будет хорошо.

– А если нет? Зачем прятать голову в песок? Если нет?

– Если нет… значит, не будешь видеть моих морщин, когда я постарею. Видишь, какая я эгоистка? Мне лишь бы тебя заполучить, как сказал Женя.

– Женя? Ты была у него? – мгновенно вскинулся он.

– Я отвела к ним Вадика. А может, это сказала Валерия – я не помню.

– И как – как он тебя встретил? Почему ты пошла к нему?

– Потому что не к кому было! Мить, отстань ты от меня с этим Женей! Чья бы корова мычала, честное слово…

– Он сможет тебя видеть, а я – нет… Я не только твоих морщин не увижу, – с отчаянием сказал он, – ян твоих глаз не увижу… А это самое худшее – тебя не видеть.

– Полтора года не видел, и как-то жил, – отвернулась она.

– Да не жил я, Сонь. С тех пор и не жил.

– У тебя останется слух… и здесь… и здесь… – она дотронулась рукой до его лба и сердца. – Пока что-то остаётся – пока мы… мы же связаны – как никто и ни с кем не связан! Митенька, я не могу без тебя. Я не из жалости пришла. Просто – все обиды померкли… Я как подумала… что могла навсегда потерять тебя! Когда услышала… чуть не умерла… думаю, лишь бы он – был! Даже если лежит, ничего не помнит… лишь бы живой, а там… А ты на своих ногах, обнимаешь меня – разве это не счастье? Люди с войны – без ног возвращались. У тебя рука цела – что ещё надо? Да ты весь в порядке! Ну, что это за отчаянье такое? Что ты, как маленький… Ты ведь мужчина… Прекрати истерику!

– А раньше ты наоборот, всё больше мальчиком меня называла.

– Значит, подрос. Всё, хватит, Мить. Возьми себя в руки!

– Угу… «в руку», ты хочешь сказать…

– Митя! – рассердилась Соня.

– Я вот обнять тебя хочу… как можно крепче… а нечем… никак не привыкну, что я не целый… Сонь, я машину никогда не буду водить, Сонь! Никогда!