Человек, готовящийся в этот момент обратиться к Генеральной Ассамблее, был подсадной уткой, заманивающей авторов «Мёбиуса» в кровавую бойню. Орудием в руках Демареста, вытаскивающим для него каштаны из огня.

Через несколько минут этот человек, копия копии, этот двойной эрзац Новак поднимется на трибуну из зеленого мрамора.

И будет убит.

И это будет упущение не Новака. Это будет их собственное упущение. Алан Демарест утвердится в своих самых параноидальных подозрениях: выведет своих противников на чистую воду, убедится, что приглашение генерального секретаря ООН действительно было ловушкой.

В то же время при этом будет уничтожена последняя ниточка, ведущая к Алану Демаресту. Нелл Пирсон мертва. Марта Ланг, как эта женщина себя называла, мертва. Все посредники, которые могли бы вывести на него, уничтожены — за исключением двойника в комнате для высокопоставленных гостей. Этот человек не менее шести месяцев восстанавливался после пластической операции. Этот человек — вольно или невольно — принес себя в жертву выдающемуся маньяку, держащему сейчас в руках судьбы всего мира. Если он будет убит, оборвется последняя ниточка.

Но если он поднимется на трибуну, он будет убит.

Приведенный в действие план уже нельзя остановить. Он вышел из-под контроля: это был его основополагающий момент — и, быть может, смертельный недостаток.

Джэнсон лихорадочно направил видеокамеру на мансурскую делегацию. На стуле в проходе должен был сидеть Халиф.

Стул был пуст.

Где Халиф?

Джэнсон должен его найти: это единственный шанс предотвратить катастрофу.

Включив пленочный микрофон, он заговорил, зная, что его голос будет слышен в наушнике генерального секретаря.

— Вы должны задержать выступление Новака. Мне нужно десять минут.

Матье Зинсу, сидевший за столом на мраморном возвышении, улыбался и кивал.

— Это невозможно, — прошептал он, не меняя выражения лица.

— Делайте, как я говорю! — настойчиво произнес Джэнсон. — Вы все-таки генеральный секретарь, черт побери! Придумайте что-нибудь!

Сбежав по застеленной ковровой дорожкой лестнице, он направился к холлу, примыкавшему к залу Ассамблеи. Ему необходимо найти фанатика с Ануры. Это покушение не спасет мир; оно его погубит.

Джэнсон бежал по коридору. Ботинки с резиновыми подошвами не издавали ни звука на белых мраморных плитах пола. Халиф исчез из зала Ассамблеи — это предположительно означало, что он достает оружие, которое каким-то образом удалось припрятать заранее ему или его сообщнику. Южный холл, залитый ярким светом, проникающим через стеклянную стену, был пуст. На огромном эскалаторе никого. Джэнсон бросился к залу делегатов. На белом кожаном диване сидели две светловолосые женщины, поглощенные разговором: судя по всему, дополнительные члены делегации какого-то скандинавского государства, которым не нашлось места в зале Ассамблеи. Кроме них, никого.

Где может прятаться Халиф? Переполненный отчаянием, Джэнсон лихорадочно перебирал все возможности.

«Поставь вопрос по-другому: а где спрятался бы ты сам, Джэнсон?»

Часовня. Узкое длинное помещение, практически никогда не используемое, но постоянно незапертое. Оно примыкало к кабинету генерального секретаря, находящегося по другую сторону дугообразной стены зала Ассамблеи. Единственное помещение в здании, где можно гарантированно укрыться от любопытных взоров.

Джэнсон сделал рывок. Хотя резиновые подошвы его ботинок почти не издавали шума, учащенное дыхание стало громче.

Толкнув массивную звуконепроницаемую дверь, Джэнсон увидел человека в свободных белых одеждах, склонившегося над большим ящиком из черного дерева. Услышав звук закрывшейся двери, человек обернулся.

Халиф.

Парализованный яростью, Джэнсон едва мог дышать. Он с трудом натянул на лицо выражение дружелюбного удивления.

Халиф заговорил первым:

— Khaif allah ya akhi[73].

Вспомнив свою черную бороду и арабскую куфию, Джэнсон заставил себя улыбнуться. Он понял, что Халиф обратился к нему по-арабски; вероятно, это была какая-то обычная любезность, но он мог только гадать. На чистейшем оксфордско-кембриджском английском — арабский шейх вполне мог обучаться в одном из этих заведений и перенять его обычаи — Джэнсон сказал:

— Дорогой брат, надеюсь, я вам не помешал. Просто у меня очень разболелась голова, и я решил пообщаться с Пророком.

Халиф шагнул ему навстречу.

— Однако мы оба будем сожалеть, если пропустим то, что должно сейчас состояться, не так ли?

Его голос был подобен шипению змеи.

— Вы совершенно правы, брат мой, — согласился Джэнсон.

Халиф шагнул вперед, пристально разглядывая его, и у Джэнсона по спине побежали мурашки. Халиф подходил ближе и ближе и остановился только тогда, когда до него было меньше фута. Джэнсон вспомнил, что различные народы допускают разное расстояние между собеседниками, причем арабы, как правило, стоят друг к другу ближе, чем европейцы. Халиф положил руку Джэнсону на плечо.

Это был вежливый, дружелюбный, спокойный жест — сделанный человеком, убившим его жену.

Джэнсон непроизвольно вздрогнул.

Его сознание затопил поток образов: дымящиеся развалины здания в центре Калиго, телефонный звонок, извещающий его о гибели жены.

Внезапно Халиф помрачнел.

Джэнсон выдал себя.

Убийца все понял.

Джэнсону в грудь уперся длинный ствол револьвера. Халиф принял решение: этот подозрительный посетитель не выйдет из часовни живым.

* * *

Матье Зинсу смотрел на заполненный зал Ассамблеи и видел ряды сильных мира сего, начинавших терять терпение. Он обещал, что его вступительное слово будет кратким; на самом деле его речь, что было совершенно нехарактерно, получилась витиеватой и путаной. Однако у него не было выбора; он должен тянуть время! Генеральный секретарь увидел, что американский посол в ООН удивленно переглянулся с постоянным представителем США: как мог этот признанный оратор превратиться в такого зануду?

Матье Зинсу снова перевел взгляд на листок с тезисами своего выступления. Четыре абзаца текста, которые он уже прочел; больше ничего заготовленного у него не было, и, учитывая напряженность момента, Зинсу плохо представлял себе, о чем еще можно говорить. Но только те, кто знал его очень хорошо, заметили бы, что от его темно-коричневого лица отхлынула кровь.

— Прогресс отмечается во всем мире, — напыщенно произносил он банальные слова. — Значительное продвижение в экономическом развитии и укреплении демократии наблюдается в Европе, от Испании до Турции, от Румынии до Германии, от Швейцарии, Франции и Италии до Венгрии, Болгарии и Словакии, не говоря уже о Чешской республике и, разумеется, о Польше. Шагнула вперед и Латинская Америка — от Перу до Венесуэлы, от Эквадора до Парагвая, от Чили до Гайаны и Французской Гвианы, от Колумбии до Уругвая и Боливии, от Аргентины до...