Расчет на переход Америки на сторону Германии в священной миссии спасения Европы от большевизма служил последним оправданием игры с целью выгадать время ценой жизни других людей. И хотя Верховное главнокомандование вермахта более не знало точных размеров потерь, в 1945 г. каждые сутки боев уносили в могилу около 10 000 немецких военнослужащих. Пока не рухнула оборона по Рейну, вермахт защищал цельную, пусть и очень сильно скукожившуюся территорию, обитателям которой не уставали еженедельно напоминать о близости развала Большого альянса против рейха, при этом на отпор врагу на Западном фронте бросили наиболее сильную группу армий «Б» Вальтера Моделя[1011].

С декабря по март британцы и американцы с боями прокладывали себе путь от реки Саар к Рейну. Могучие естественные преграды – Висла и Рейн – рухнули почти одновременно под ударами наступлений в период с января по конец марта 1945 г. Наиболее сокрушительного прорыва достигла Красная армия на востоке. Она форсировала Вислу и валом прокатилась по территории Польши, захватив восточные немецкие провинции и обеспечив к исходу января предмостные плацдармы на западном берегу Одера. Остальным советским войскам понадобилось время до марта на сосредоточение и консолидацию сил по новой линии фронта всего в 80 километрах от Берлина. Пока держался Рейн, для германских армий на востоке еще оставалась возможность откатиться далее от Одера к Эльбе, но со взломом обороны на западе положение немцев стало безвыходным. Далее за Рейном вплоть до самой Эльбы лежала малопригодная для сдерживания наступавших Северо-Германская низменность. По Рейну располагались главные мощности немецкой промышленности – индустриальное сердце страны, а сама великая река служила главной артерией доставки угля и прочих грузов. Рейн являл собой ключевой барьер, без которого не представлялось возможным планировать оборону, не говоря уже о серьезных надеждах выстоять[1012].

Пережив последний подъем в течение осени 1944 г., национальная солидарность начала рушиться под натиском союзнического вторжения. Крушение рейха область за областью естественным образом обостряло ситуацию на местном уровне и лишало людей ощущения принадлежности к масштабному «сообществу судьбы», если воспользоваться одним из любимых штампов Геббельса. Региональные разногласия нарастали даже до начала последнего штурма рейха: встряска управленческих структур после июльской бомбы усилила власть гауляйтеров за счет центрального правительства, и с началом битвы за Германию тенденции только прогрессировали. Куда большее воздействие производил расходящийся характер самих военных действий. Коль скоро в разных частях рейха действовали советские, американские, британские и французские армии, немцы там и тут имели дело не с одним и тем же противником при соответствующих последствиях и риске. Более того, поглощение Германии регион за регионом в ходе завоевания завершило процесс возвышения семьи и дома над государством и народом. На протяжении войны солдаты видели оправдание несению военной службы в патриотизме, основанном на семье и малой родине. Массовая эвакуация из крупных центров – со всеми сопутствующими конфликтами между городом и деревней, католиками и протестантами, севером и югом и западом и востоком – только яснее показывала, до какой степени Германия оставалась нацией провинциалов. К 8 мая 1945 г. страна превратилась в нацию мигрантов и беженцев, и, по мере того как миллионы согнанных с родных мест солдат и гражданских лиц пытались выжить вдалеке от дома, все призывы к самопожертвованию и национальной солидарности наконец утихли. Государство немецкого народа разрушили не только четыре страны, разделившие завоеванные территории на оккупационные зоны, но и сам внутренний распад, происходивший в заключительные месяцы войны. Поражение не уничтожило немецкий национализм – заложенное в нем ненавистничество оказалось слишком живучим, но его положительные стороны – способность управлять общественными усилиями и мотивировать народ на самопожертвование ради дела всей нации – разбились вдребезги. Как рабочие в Рурском бассейне в 1943 г. хотели одного – пусть бомбят, лишь бы не их, а кого-нибудь другого, так и с приходом фронта на территорию рейха в январе 1945 г. каждый стремился оказаться вне зоны боевых действий сам, не очень беспокоясь об остальных.

Приняв командование ротой, Вильм Хозенфельд словно внутренне помолодел. Приходилось напрягаться, собирая воедино разбросанное по Варшаве малыми отрядами и занятое охраной семи складов и двух радиостанций подразделение. И пусть оно состояло из «самых разных никчемных людей», Хозенфельд взялся за приведение совсем не юных солдат в форму спортом и гимнастикой с раннего утра. Он очутился в своей стихии, делая то, чего ему так не хватало на протяжении всех лет тыловой службы. Ради обеспечения аккомпанементом рождественских песнопений он даже спас фисгармонию из руин спортивной школы и побуждал католических и протестантских капелланов беседовать с личным составом. Прежде чем принять под начало роту, Хозенфельд позаботился о спрятанном в ледяной мансарде под крышей здания варшавского штаба еврейском пианисте, оставив тому провизию, немецкую шинель и одеяла. И вот теперь в тиши раннего января, когда толстый покров снега укрывал разрушенный город, Хозенфельд делился с Аннеми беспокойством о ней и детях далеко от него в Талау. В сводке вермахта сообщалось об очередном авианалете на соседнюю Фульду. «Что-то еще осталось от города?» – спрашивал он 7 января, опасаясь, как бы и Талау не попал под бомбежки[1013].

Советское Верховное главнокомандование сосредоточило для зимнего наступления на Германию около 6,5 миллиона человек – вдвое больше, чем собрал в июне 1941 г. вермахт для вторжения на территорию Советского Союза. На фронте по Висле 2,25 миллиона красноармейцев готовились ринуться в бой против 400 000 немецких солдат. Расположив чуть ли не колесо к колесу по двести пятьдесят артиллерийских орудий на каждом километре береговых плацдармов по Висле в районе городов Магнушев и Пулавы, рано утром 14 января дивизии Жукова при огромном преимуществе в огневой мощи начали убийственную двадцатипятиминутную артиллерийскую подготовку, после чего вперед на неглубокие оборонительные рубежи немецкой 9-й армии, оставляя в стороне «крепость» Варшава, двинулись стрелковые и танковые части[1014]. 16 января генерал Смило фон Лютвиц приказал оставить город. Отступая в западном направлении во главе вверенной ему роты, Хозенфельд на следующий день привел ее к Блоне, покрыв 30 километров, но Красная армия оказалась там раньше. После короткой стычки большинство немецких солдат подняли руки. Так Вильм Хозенфельд попал в плен, чтобы провести следующие семь лет в СССР. В тот же день вступление 1-й польской армии в столицу Польши ознаменовало конец немецкой оккупации Варшавы. На протяжении миновавших пяти лет и трех с половиной месяцев уничтожению подверглись 350 000 евреев, большая часть зданий лежала в руинах, а численность населения упала с 1,3 миллиона до 153 000 человек. Среди изможденных, но уцелевших обитателей города оказался и спасенный Хозенфельдом пианист Владислав Шпильман[1015].