Карса хмыкнул:

— Я ищу яггского коня, а не знакомства с твоими друзьями.

— Резкие слова, — хихикнул старый яггут. — Истинный теломен тоблакай. А я и забыл — и утратил способность оценивать по достоинству. Что ж, та, к кому я отведу тебя, призовёт диких лошадей — и они придут.

— Необычное умение.

— Да, и только она им владеет, ибо, по большому счету, её рука и воля произвели их на свет.

— А, так она скотовод.

— В некотором роде, — дружелюбно кивнул яггут и принялся сдирать с оленя шкуру. — Те немногие из моих павших родичей, кто ещё жив, будут весьма рады этой шкуре, хоть она и попорчена твоим ужасным каменным мечом. Олени ара быстрые и хитрые. Они никогда не ходят дважды по одному следу. Ха, они вообще не оставляют следов! И потому их невозможно подстеречь. И ловушки бесполезны. А если за ними погнаться, куда они направятся? Прямо в стадо бедеринов, вот куда, прямо им под брюхо. Хитрые, верно говорю. Очень хитрые.

— Я Карса Орлонг из уридов…

— Да-да, я знаю. Из далёкого Генабакиса. Мало отличаешься от моих падших родичей, яггов. Не ведаешь своей великой и благородной истории…

— Нынче я не так невежественен, как прежде.

— Хорошо. Меня зовут Киннигиг, и теперь твоё невежество отступило ещё на шаг.

— Это имя ничего не говорит мне, — пожал плечами Карса.

— Конечно, ведь оно моё. Ходила ли обо мне дурная слава? Нет, хотя когда-то я хотел её заслужить. Ну, миг-другой, не больше. Но потом передумал. Ты, Карса Орлонг, обречён на дурную славу. Возможно, ты уже заслужил её, там, в своих родных землях.

— Не думаю. Меня наверняка считают мёртвым, и ни одно из моих деяний неизвестно семье или племени.

Киннигиг отрезал заднюю ногу оленя и бросил её в огонь. Из шипящего, плюющегося пламени выросло облако дыма.

— Ты можешь так думать, но я бы всё равно поставил на обратное. Слова странствуют, не замечая границ. В день, когда ты вернёшься, сам увидишь.

— Меня не волнует слава, — сказал Карса. — Когда-то волновала…

— А потом?

— Я передумал.

Киннигиг вновь рассмеялся, на этот раз громче:

— Мой юный друг, я принёс вино. Вон в том сундуке, да, вон там.

Карса встал и подошёл к указанному месту. Сундук был массивным, из толстых досок, окованных железом; серьёзное испытание даже для Карсы, пожелай он его поднять.

— К этой штуковине должны прилагаться колёса и упряжка быков, — пробормотал теблор, присев на корточки. — Как тебе удалось притащить его сюда?

— Я его не тащил. Это он притащил меня.

Игры со словами. Карса нахмурился и поднял крышку.

Посредине стоял одинокий хрустальный графин, рядом с ним — пара надколотых глиняных чаш. Темно-красное вино светилось сквозь прозрачный хрусталь, придавая внутренней поверхности сундука оттенок тёплого заката. Карса уставился внутрь и хмыкнул.

— Да, теперь вижу. Ты вполне поместишься здесь, если свернёшься в клубок. Ты, вино и жаровня…

— Жаровня! Вот это было бы горячее путешествие!

Теблор сильнее нахмурился:

— Погашенная, конечно.

— А, ну да, конечно. Тогда перестань таращиться и налей нам вина. Мне нужно перевернуть мясо.

Карса полез внутрь, но тут же отдёрнул руку.

— Там же холодно!

— Я предпочитаю вино охлаждённым, даже красное. По правде говоря, я предпочитаю охлаждённым вообще всё.

Теблор скривился, но достал графин и чаши.

— Должно быть, кто-то привёз тебя сюда.

— Только если поверишь всему, что я говорю. И всему, что ты видишь, Карса Орлонг. Армия т’лан имассов прошла здесь, и не так уж давно. Нашли они меня? Нет. Почему? Я спрятался в своём сундуке, конечно. Нашли они сундук? Нет, потому что он был камнем. Заметили ли они камень? Возможно. Но ведь это был просто камень. Сейчас я знаю, о чём ты думаешь, и это безупречно верные мысли. Колдовство, о котором я говорю, — это не Омтоз Феллак. Но с чего бы мне использовать Омтоз Феллак, если за этим самым запахом и охотятся т’лан имассы. Ну уж нет. А разве есть какой-то космический закон, запрещающий яггутам пользоваться иными чарами? Я читал сотни тысяч ночных небес и видел написанное там — о, множество других законов, но ничего похожего на этот, ни буквой, ни духом. И это избавляет нас от нужды искать кровавого правосудия форкрул ассейлов — а, уж поверь мне, их приговор всегда кровав. Редко кто-то остаётся доволен. А ещё реже кто-то остаётся в живых. Есть ли тут справедливость, я тебя спрашиваю? О да, пожалуй, наичистейшая справедливость. В любой день обиженный и обидчик могут поменяться ролями и влезть в чужую шкуру. И речь не идёт о правом и неправом, честно говоря, вопрос только в том, кто меньше неправ. Улавливаешь?..

— Я улавливаю, — оборвал его Карса, — запах горелого мяса.

— Ах, да. Редки мгновения моей словоохотливости…

— Вот бы не сказал.

— …чего нельзя сказать о мясе. Конечно, не сказал бы, мы ведь только что познакомились. Но уверяю тебя, у меня мало возможностей поговорить…

— В сундуке-то.

Киннигиг ухмыльнулся:

— Именно. Ты ухватил самую суть. Именно. Истинный теломен тоблакай.

Карса протянул яггуту чашу с вином:

— Увы, оно немного согрелось у меня в руке.

— Я стерплю сей недостаток, благодарю тебя. Вот, займись-ка оленем. Уголь полезен для тебя, ты знал об этом? Очищает желудок и кишки, сбивает с толку червей, красит твои экскременты в чёрный цвет. Чёрный, как у лесного медведя. Рекомендовано, если тебя преследуют, поскольку обманет большинство, исключая тех, кто занимается исследованием экскрементов, разумеется.

— А бывают такие люди?

— Понятия не имею. Я редко вылезаю наружу. Гордые империи, рождённые, чтобы пасть, — там, за Ягг-оданом? Напыщенность, перхающая пылью, нескончаемый круговорот этих короткоживущих созданий. Я не скорблю о собственном невежестве. Да и с чего бы? Не знать, что я пропустил, означает, что я не пропустил того, о чем не знаю. Как бы я мог? Понимаешь? Арамала вечно стремится к подобному бессмысленному знанию — и посмотри, куда это её привело. То же и с Фирлис, с которой ты завтра познакомишься. Она не может выглянуть за листья, что находятся перед её лицом, однако вечно стремится это сделать, будто обширный вид даёт нечто большее, чем просто ползущий жучок времени. Империи, престолы, тираны и освободители, сотни тысяч томов, заполненных версиями одних и тех же вопросов, задаваемых снова и снова. Дают ли ответы обещанное утешение? Думаю, нет. Держи, Карса Орлонг, поджарь ещё мяса и налей мне ещё вина — ты же видишь, графин никогда не пустеет. Хитро, правда? Эй, на чём я остановился?

— Ты редко вылезаешь наружу.