— Именно. Гордые империи, рождённые, чтобы пасть, — там, за Ягг-оданом? Напыщенность, перхающая…

Карса прищурился на Ягг-одан, потом потянулся за вином.

На вершине холма, примыкавшего к другому холму, побольше, стояло одинокое дерево. Укрытое от ветров, дерево выросло огромным, с тонкой и потрескавшейся корой, напоминавшей кожу, которая не в силах сдержать могучую мускулатуру. Из массивного узловатого ствола торчали ветви толщиной с бедро Карсы. Верхняя треть была густо покрыта листьями, образуя широкий плотный навес пыльно-зелёного цвета.

— Выглядит старым, верно? — заметил Киннигиг, пока они карабкались к дереву; скрюченный яггут двигался в основном боком. — Ты даже не подозреваешь, насколько оно старое, мой юный друг. Даже не подозреваешь. Я не смею открыть тебе правду о его древности. Видел ли ты раньше ему подобное? Думаю, нет. Возможно, напоминает гульдиндху, какие можно встретить в оданах. Ну да, напоминает, как ранаг — козла. И дело здесь отнюдь не в высоте. Нет, на самом деле речь о древности. Это дерево — старейшина вида. Было ростком, когда внутреннее море высвистывало свои солёные вздохи над этими землями. Десятки тысяч лет, думаешь ты? Нет. Сотни тысяч. Некогда, Карса Орлонг, такие деревья преобладали в большей части мира. Но все создания знают своё время, и когда оно выходит, они исчезают…

— Однако это не исчезло.

— Поразительное наблюдение, острый ум. А почему, спросишь ты?

— Не стану утруждаться, поскольку ты в любом случае мне расскажешь.

— Ну, разумеется, расскажу, поскольку я от природы склонен приносить пользу. Причина, мой юный друг, скоро станет очевидной.

Они вскарабкались по последнему склону и вылезли на ровную площадку. Трава в тени дерева не росла, и земля была голой. Дерево и все его ветви, как разглядел сейчас Карса, укутывала паутина, которая выглядела полупрозрачной; даже в тех местах, где была гуще всего, её выдавали только слабые мерцающие отблески. А из-под этого блестящего покрова на Карсу смотрело лицо яггутки.

— Фирлис, — сказал Киннигиг, — это тот парень, о котором говорила Арамала, тот, что ищет достойного коня.

Фрагменты тела яггутской женщины выступали из ствола, а значит, дерево и впрямь выросло вокруг неё. Тем не менее одна ветвь выходила прямо за её правой ключицей и соединялась со стволом у головы женщины.

— Должен ли я поведать ему твою историю, Фирлис? Ну конечно, должен, хотя бы ради её примечательности.

Её голос не исходил изо рта, но звучал, плавно и мягко, прямо в голове Карсы.

— Ну конечно, должен, Киннигиг. Твоя природа не позволяет оставить слово невысказанным.

Карса улыбнулся: нежность, с которой говорила женщина, сглаживала все острые грани её слов.

— Мой друг, теломен тоблакай, это самая необычная история, истинное толкование которой лежит вне наших способностей, — начал Киннигиг, усевшись на каменистую землю и скрестив ноги. — Дорогая Фирлис была ребенком — даже младенцем, всё ещё сосущим материнскую грудь, — когда на них напала банда т’лан имассов. Её мать убили, а с Фирлис поступили по их обычаю — насадили на копьё, а копьё воткнули в землю. Никто не мог предсказать то, что последует, ни яггуты, ни т’лан имассы, — ибо было это беспримерно. Копьё, вырезанное из местного дерева, вобрало в себя из жизненных сил Фирлис всё, что могло, — и так возродилось. Корни ухватились за землю, вновь выросли ветки и листья, а взамен дерево поделилось с Фирлис своими жизненными силами. И так, вместе, они выросли, избегнув погибели. Фирлис обновляет дерево, дерево обновляет Фирлис.

Карса воткнул меч в землю и опёрся о него.

— И при этом она создатель яггских коней.

— Ничтожная роль, Карса Орлонг. От моей крови проистекает их долговечность. Яггские лошади нечасто приносят потомство, слишком редко, чтобы расплодиться или хотя бы поддержать свой род, не живи они так долго.

— Я знаю. Теблоры — мой народ, что живёт в горах северного Генабакиса, — разводят стада коней той же породы.

— Если так, я рада. В Ягг-одане на них охотятся, и они вымирают.

— Охотятся? Кто?

— Твои дальние родичи, теломен тоблакай. Трелли.

Карса на мгновение умолк, затем нахмурился:

— Такие, как некий Маппо?

— Да, именно. Маппо Коротышка, который путешествует с Икарием. Икарием, который носит стрелы, сделанные из моих ветвей. Который, всякий раз приходя ко мне, ничего не помнит о предыдущих встречах. Который раз за разом просит мою сердцевину, чтобы он мог изготовить из неё механизм для измерения времени, поскольку только моя сердцевина и может пережить все прочие его сооружения.

— И ты оказала ему услугу? — спросил Карса.

— Нет, это убило бы меня. Взамен я торгуюсь. Сильный стержень для лука. Ветви для стрел.

— Значит, ты не способна защитить себя?

— Карса Орлонг, никто не способен защититься от Икария.

Теблорский воин хмыкнул:

— Я уже повздорил с Икарием, и ни один из нас не победил.

Он хлопнул по каменному мечу.

— Тогда моё оружие было деревянным, но теперь я ношу это. В следующий раз, когда мы встретимся, Икария не спасёт даже коварство Маппо Коротышки.

Оба яггута надолго замолчали, и Карса, увидев, как на лице Фирлис отразилась тревога, понял, что яггутка разговаривает с Киннигигом. Взгляд охряных глаз метнулся к теблору, затем вновь ушёл в сторону.

Наконец Киннигиг испустил долгий вздох и сказал:

— Карса Орлонг, сейчас она призывает ближайший табун — единственный известный ей табун, который достаточно близко и откликнется на первый же зов. Она надеялась на большее — вот доказательство того, как мало осталось яггских коней.

— Сколько голов в этом табуне?

— Не могу сказать, Карса Орлонг. Как правило, их не больше десятка. Те, что сейчас идут к нам, возможно, последние лошади в Ягг-одане.

Карса резко поднял взгляд: вдали послышался стук копыт, от которого подрагивала земля.

— Думаю, их больше десятка, — пробормотал он.

Киннигиг, морщась от усилий, выпрямился.

Какое-то движение внизу. Карса обернулся.

Земля содрогнулась, громовой рёв доносился сейчас со всех сторон. Дерево за спиной Карсы тряслось, будто от налетевшей бури. Разумом теблор услышал, как вскрикнула Фирлис.

Коней были сотни. Серые, словно железо, много крупнее тех, что выращивало племя Карсы. Быстрые, встряхивающие чёрными гривами. Жеребцы вскидывают головы и брыкаются, чтобы расчистить себе место. Кобылы с широкими спинами, рядом бегут жеребята.

Их не сотни — тысячи.

В воздухе стояла пыль, ветер поднимал её и закручивал спиралями, будто собираясь бросить вызов самому Вихрю.