Реформы, повысившие спрос на грамотных людей и одновременно обозначившие кризис дворянской культуры, открыли перед разночинцами массу новых возможностей. Появление толстых журналов с обзорами современной литературы и политической жизни, переводными материалами повысило спрос на интеллектуальный труд и стало для многих разночинцев источником неплохого, хотя и не всегда регулярного заработка.

Неслучайно разночинцы как новая общественная сила заявили о себе прежде всего в журналистике. Сами они не любили называть себя разночинцами и в качестве самоназвания предпочитали «новые люди», «молодое поколение», «реалисты». Противники называли их презрительно «семинаристами» (многие из них действительно вышли из духовной среды и закончили семинарии) и «нигилистами». После появления романа Тургенева «Отцы и дети» этот термин получил широкое распространение и сделался даже самоназванием. Признанными вождями этого поколения были Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов. Ни тот ни другой не были революционерами в точном значении этого слова. Они не состояли в подпольных организациях, не готовили вооруженное восстание, но их статьи электризовали радикальную молодежь и, несомненно, способствовали формированию революционного движения в России. Эту опасность одним из первых увидел Герцен.

Как и Чернышевский, Герцен был социалистом. Однако его социализм был более либеральным, более повернутым к личности, чем радикально-демократический социализм Чернышевского и его последователей. В статье «Very dangerous!!!» с присущим ему политическим чутьем Герцен показал глубокую связь, существующую между правительственным деспотизмом и революционным радикализмом. Его поворот в сторону «молодого поколения» произошел после отмены крепостного права и начавшихся в 1862 г. правительственных репрессий против радикальной молодежи. Манифест 19 февраля 1861 г. вызвал у него такое же разочарование, как и у Чернышевского. Его отношение полностью совпадало со словами Н. П. Огарева, помещенными в «Колоколе»: «Старое крепостное право заменено новым. Вообще крепостное право не отменено. Народ царем обманут».

Гласность, выраженная в бурных общественных спорах вокруг реформ и перспектив развития страны, стала гарантом того, что правительство не свернет с реформаторского курса. Сам царь решил представить отмену крепостного права как ответ на пожелание помещиков. Отправной точкой стало обращение Виленского генерал-губернатора В.И. Назимова, заявившего о готовности помещиков северо-западных губерний освободить своих крестьян.

20 ноября 1856 г. Александр отправил на имя Назимова рескрипт, выражающий высочайшую поддержку дворянской освободительной инициативе. В рескрипте говорилось, что крестьяне освобождаются с землей за выкуп, сохраняется община, а на помещиков возлагаются функции сельской полиции. Но главным было не содержание рескрипта, а сам факт его публикации. С этого момента крестьянская реформа становится гласной. Произошло то, чего так тщательно избегали все предшествующие монархи: реформа перестала быть тайной от общества и стала предметом широкого обсуждения. Быстро распространившаяся в народе весть о намерении царя дать крестьянам волю превратила помещиков в своего рода заложников ситуации. Они теперь не только не могли скрывать от народа намерение правительства, но и сами должны были, по крайней мере, имитировать свою солидарность с царем.

С образованием дворянских комитетов инициатива крестьянской реформы передавалась в руки дворянства. Гласность при этом служила гарантией того, что реформа не будет похоронена. Дворяне, хотели они этого или нет, вынуждены были, демонстрируя перед правительством свою лояльность, разрабатывать проекты крестьянской реформы. В политическом плане вопрос крестьянской эмансипации был решен окончательно. Для этого достаточно было воли одного царя, против которой не смели идти даже самые закоренелые крепостники. Но политическое решение еще не означало того, что правительство имеет готовую программу крестьянской реформы.

Сложность ситуации заключалась не в том, как освободить личность крестьянина из-под власти помещика, а в том, как из одного крепостнического хозяйства сделать два независимых друг от друга вида земельной собственности: крупной помещичьей и мелкой крестьянской. Для этого необходимо было освободить крестьян с землей, которая юридически им не принадлежала, но которая по справедливости должна была им принадлежать. Правительство Александра II, прекрасно понимая возникшую коллизию между законностью и справедливостью, пыталось максимально учесть как права помещиков на землю, так и потребность крестьян в земле. Все это осложнялось природно-климатическими условиями и различным качеством земли в разных регионах.

В густонаселенных черноземных губерниях земли было мало, и стоила она дорого, а рабочая сила напротив была дешевой. Поэтому в интересах помещиков было максимально ограничить земельные наделы освобождающихся крестьян. По мнению помещиков этих губерний, крестьяне могли претендовать лишь на приусадебные участки, прожить с которых было практически невозможно. Фактически безземельное освобождение крестьян должно было превратить их в батраков, находящихся в экономической и административно-полицейской зависимости от помещиков. Дворянство нечерноземных промышленных районов, где земля была дешевой, а крепостные крестьяне в основном платили помещику оброк, было заинтересовано в освобождении крестьян со значительными земельными наделами, но при условии, что выкуп за землю сполна компенсирует доходы, получаемые от оброков. И, наконец, в степной полосе, где существовал дефицит рабочих рук, дворянство было согласно освободить крестьян с тем количеством земли, которое они обрабатывали до реформы, но при этом предлагалось установить переходный (срочнообязанный) период в 12 лет. Мотивировалось это, во-первых, невозможностью сразу найти средства для выкупа земли, а во-вторых, тем, что помещику необходимо время для перевода хозяйства на вольнонаемный труд.

В губернских комитетах, создававшихся во всех губерниях на протяжении 1858 г., развернулась борьба вокруг сроков и условий освобождения крестьян. Страна менялась буквально на глазах. Общественная жизнь кипела. Заседания губернских комитетов проходили в условиях гласности. Местная пресса сообщала об острой и не всегда корректной полемике, ведущейся в них. Очень скоро комитеты поделились на реформаторское меньшинство, готовое учитывать имущественные интересы крестьянства, и реакционное большинство, получившее название «партии плантаторов». Последние смотрели на грядущую реформу как на великую жертву, приносимую дворянством престолу, и требовали политических компенсаций за экономический ущерб. Они не прочь были получить от правительства конституцию, расширяющую права дворянского сословия. Обе партии не были чужды своеобразного либерализма. Либерализм реформаторов проявлялся в отстаивании за крестьянами права на частную собственность. Либерализм «плантаторов» выразился в защите частной собственности дворянства.

Борьба между сторонниками и противниками освобождения крестьян с землей в конечном счете была борьбой за дальнейшее развитие страны. Образование мелких крестьянских хозяйств должно было предотвратить пролетаризацию крестьянства и, как следствие этого, социальные потрясения. Вместе с тем это консервировало бы экономическое положение России как аграрной по преимуществу страны, лишив ее перспектив промышленного развития. Безземельное освобождение крестьян должно было, по мнению его идеологов, привести к образованию крупных фермерских хозяйств на основе помещичьих владений и вместе с тем создать предпосылки оттока рабочей силы в промышленный сектор. Россия, если бы ей, конечно, удалось избежать крестьянской войны, превратилась бы в индустриальную державу парламентского типа.

19 февраля 1861 г. Александр II подписал «Положение о крестьянах» и Манифест об отмене крепостного права. Согласно