– Нет, – сказал я.

– А хочешь, я тебе кое-что сам расскажу? Это укрепит наши узы.

– Нет, – сказал я.

Ноги по-прежнему не слушались.

– Магазин игрушек я приобрел потому, что мне это нравится. А нелегальную лотерею организовал по просьбе Компании, чтобы доказать свою лояльность. На самом деле я предпочитаю торговать игрушками.

– Ну…

– Меня зовут Мустафа. Прозвище Туарег, которое дал мне Кадербхай, означает «забытый Богом». Так называют синих людей Сахары, потому что они никому не покоряются.

– Я…

– Видишь, я сделал тебе два искренних признания, и мы побратались.

– Хорошо…

– Теперь, после нашей беседы, я точно знаю, как с тобой обращаться, если ты хоть кому-то обмолвишься о моем доме и о нашей встрече, – сказал он и поглядел на часы. – Похоже, время истекло.

Разумный человек не станет отправляться в путь укуренным, потому что в таком состоянии происходит странная вещь – время исчезает. Я не помнил, как вернулся из Кара в Колабу. Что ж, если цель путешествия – само путешествие, то я вообще никуда не ездил.

Как бы то ни было, от тревоги и напряжения я освободился – наверное, потому, что узнал адрес Конкэннона. Оставалось только дождаться полуночи.

Мне захотелось увидеться с Карлой – она меня больше не избегала, но и встреч со мной не искала. Я отправился в «Леопольд», зная, что иногда по вечерам она приходит туда с Дидье, и с плохо скрытым разочарованием обнаружил, что мой друг сидит в одиночестве. Он радостно улыбнулся мне. Я тоже обрадовался, сообразив, что перед визитом к Конкэннону с Карлой лучше не встречаться.

Дидье вскочил и крепко пожал мне руку:

– Ах, как я рад тебя видеть! Где ты пропадал? После вашего разговора с Кавитой я очень расстроился. Ты меня обидел…

– Ты знал о Лизе и Кавите?

– Разумеется. – Он гордо выпятил грудь. – Дидье известны все слухи и все сплетни. Без этого Дидье нельзя.

– Погоди, не о тебе речь. Отвечай, знал или нет?

– Ну… Да, знал. Когда Лиза меня провела, я решил, что она ушла с Кавитой. Уже потом выяснилось, что Кавита была на другой вечеринке, здесь неподалеку.

– А почему ты мне ничего не сказал? Почему она мне ничего не сказала?

– Официант! – окликнул Дидье.

– Не уходи от ответа!

– Ты задал не один вопрос, а два.

– Ты снова уходишь от ответа.

– Ничего подобного! – возмущенно сказал он. – На твой вопрос я отвечу после того, как выпью два бокала чего-нибудь покрепче. Официант!

– Чем могу служить, сэр? – учтиво осведомился Свити.

– Свити, достал уже со своей вежливостью! – огрызнулся Дидье. – Два пива, и похолоднее.

– С удовольствием, – ответил Свити и почтительно попятился.

Дидье взъярился:

– Пошел вон, болван! Тащи пиво быстро!

Свити расплылся в слащавой улыбке и отступил.

– По-моему, злость превращает тебя в настоящего англичанина, – заметил я.

– Сволочи! – воскликнул Дидье. – Они нарочно со мной вежливы, знают, что меня это раздражает. Устроили мне забастовку наоборот. Их вежливость невыносима, а ты же знаешь, вежливость определяет нашу сущность.

– Нет, Дидье, нашу сущность определяет любовь.

– Неправда! – Он гневно топнул ногой. – Такая вежливость ранит больше всего. Лин, может, твое присутствие снова превратит их в хамов? Прошу тебя, заставь их! Сделай что-нибудь!

– Ладно, попробую. Только предупреждаю заранее, дело это нелегкое. Придется мне кое-что приукрасить. Ты же приукрасил, когда обо мне Дивушкам рассказывал. Итак, какую из твоих перестрелок лучше всего упомянуть?

– Лин, ты оскорбляешь мои чувства!

– Твои чувства оскорбляет абсолютно все, поэтому мы тебя и любим. А мои чувства оскорбляет то, что ты мне ни словом не обмолвился о Лизе.

– Но это же такая деликатная тема! – запротестовал Дидье. – Как можно прямым текстом объявить, что твоя подруга завела интрижку с лесбиянкой?! Что, мне надо было каламбур какой-нибудь вымучивать? Смотри, мол, как бы Лизу не слизнули?

– Дело не в сексе. О бисексуальности Лизы мне было прекрасно известно, она сама сразу призналась. А вот вы с Лизой и Кавитой знали кое-что, о чем мне тоже следовало бы знать. Я об отношениях говорю, понимаешь?

– Ох… прости, Лин. Только есть такие вещи, которые лучше держать в секрете. Прошу тебя, прости!

– Все, больше никаких секретов. Ты мне как брат, и если дело касается тебя или меня, то ничего скрывать нельзя. Нужно говорить начистоту, без утайки. Откровенно.

– Лин, ты же знаешь, я всегда готов с тобой разоткровенничаться, – не сдержавшись, хихикнул Дидье.

Голубые глаза его сияли, как огни маяка, маня усталого путника. Улыбка скрыла тревогу. Дурные привычки и пристрастия почти не оставили следа на лице Дидье, лишь щеки слегка осунулись, но очертания рта сохранили четкость, а кожа – гладкость. По настоянию Дивы Дидье остриг копну кудрей и стал причесываться на пробор, что делало его похожим на Дирка Богарда. Наверняка у него теперь отбою не будет от кавалеров.

– Ты меня простил? – спросил он.

– Ты же знаешь, я прощаю тебя еще до того, как ты согрешишь.

– Ох, как я рад, что ты пришел! – воскликнул Дидье. – По-моему, намечается что-то серьезное, прямо нюхом чую. Посидишь со мной или тебе пора бежать?

– До полуночи посижу.

– Отлично!

На стол передо мной с грохотом брякнулась кружка холодного пива.

– Аур куч?[80]– буркнул Свити.

– Пошел вон, – сказал ему Дидье.

– Да-да, незамедлительно удалюсь, мистер Дидье-сахиб, – проворковал Свити. – Как вам угодно, мистер Дидье-сахиб.

– Ты прав, дело дрянь, – сказал я Дидье. – Придется хорошенько поднапрячься, чтобы тебя снова перестали уважать.

– Знаю, – вздохнул он. – Только не могу сообразить, как именно этого добиться.

К нашему столику подошел короткостриженый блондин, высокий и мускулистый. На широкоскулом лице еле виднелся приплющенный, будто раскатанный по щекам, нос. При ближайшем рассмотрении оказалось, что нос не приплющен от рождения, а разбит, – либо блондин не умел драться, либо драк было слишком много. В любом случае привлекательности ему это не придавало.

Блондин угрожающе навис надо мной и поинтересовался:

– Как ты можешь сидеть рядом с этим типом?

– Меня сила тяжести удерживает, – добродушно пояснил я. – На досуге почитай, что это такое.