Публика теперь заполняла кладбище, и холм с распятием, к которому прислонилась Катрин, огибало людское море, но она, к счастью, находилась над ним.

Высоко в небе стремительно носились черно-белые ласточки, а с высокой ажурной колокольни на толпу тяжело обрушивался погребальный звон. У Катрин сжалось сердце от страха – она увидела палача и его помощников, а затем окруженный солдатами худенький силуэт, одетый в черное.

Когда Жанна поднялась на эшафот, предназначенный для нее, в толпе прокатилась волна шепота, в котором слышалось сострадание.

– Какая она молоденькая и худенькая! – прошептала какая-то женщина.

– Бедняжка, – вторил ей седобородый старик. – Ей, видно, досталось в тюрьме, будь прокляты эти изверги!

– Тише! – сказала молодая девушка. – Вдруг вас услышат…

Вскоре, однако, все замолчали. Человек в черном встал рядом с коленопреклоненной Жанной, держа в руках пергаментный свиток, перевязанный красной лентой. Кто-то позади Катрин прошептал боязливо:

– Это мэтр Гийом Эрар из Сорбонны. Он сейчас будет читать проповедь.

И в самом деле, ученый муж начал звонким и вкрадчивым голосом произносить длинную напыщенную проповедь на тему «Ветвь не может давать плоды, если она оторвана от куста…». Но Катрин не слушала его. Она со страхом смотрела на бледную исхудавшую Жанну. Мужской костюм из черной саржи мешком висел на ней. Ее длинные волосы обрамляли впалые скулы, а ясные голубые глаза, казалось, занимали все лицо. Но мужество ее не было сломлено.

Внизу около трибуны, как раз за кордоном солдат, Катрин заметила темно-зеленую шляпу Арно, чье нервное напряжение передалось и ей. Сейчас спасение Жанны и его собственная жизнь зависели от его силы и быстроты действий. Арно поставил на карту свою собственную жизнь, решив спасти пленницу. И он, и Катрин понимали это, и когда они расставались утром этого дня, молодой человек сбросил свою ледяную маску… правда, всего лишь на мгновение. Он взял руку Катрин с шершавой, потрескавшейся от стирки кожей и приник к ней губами.

– Если я умру, не забывайте меня… – прошептал он. От сильного волнения у Катрин сжало горло, и она ничего не могла произнести. На глаза навернулись слезы, но Арно уже удалялся от нее, трогательный и смешной в костюме, слишком узком для его крепкого тела. Все, что могла сделать молодая женщина, это заключить поглубже в своем сердце воспоминание об этом мгновении…

Голос проповедника становился громче, заставлял Катрин прислушаться к нему.

– О, король Франции! – воскликнул он. – До сих пор ты не сталкивался с чудовищами, но сегодня ты обесчещен, поверив этой женщине, колдунье, суеверной еретичке…

Но в этот момент Жанна произнесла ясным, спокойным и ледяным, полным презрения голосом:

– Ничего не говори о моем короле! Он настоящий и добрый христианин!

Толпа заволновалась, но это длилось лишь мгновение. Эрар продолжил свою проповедь, и Катрин потеряла к ней всякий интерес. Приближалась развязка, она это чувствовала…

Когда она наступила, все произошло так быстро, что Катрин потеряла голову. Между двумя трибунами поднялась такая суматоха, что было невозможно понять, что происходит. Все кричали. Катрин видела, как какой-то монах протянул обезумевшей Жанне бумагу и перо. Вокруг нее бушевала толпа… Жанна поставила крестик на бумаге, и ее столкнули с эшафота. Ее хотели увести, но куда? Катрин увидела, как Арно повернулся к ней, и поняла, что нужный момент наступил… Тогда она бросилась в толпу. Издав душераздирающий крик, который заставил обернуться часть толпы, она упала, изобразив нервный припадок. Рухнув на ветхие ступени распятия, она больно ушиблась и закричала еще сильнее. В толпе она увидела лицо Николь, искаженное от криков. Сумятица еще больше усилилась, тотчас же раздался звон колоколов, перекрывший шум толпы. Собравшиеся взревели, и толпа заволновалась, как предштормовое море. Катрин ничего не видела среди людей, которые пытались ее поднять. Но громкий возглас прогремел над бушующей толпой:

– Арестуйте также эту женщину, которая своей истерикой вызвала весь этот скандал!

Николь с широко раскрытыми от страха глазами исчезла в толпе как по волшебству. Мгновение спустя английские солдаты грубо подняли Катрин и поставили ее на ноги. И тогда она увидела…

Она увидела Кошона, позеленевшего от ярости, пальцем указывавшего в ее сторону… И Жанну, которую солдаты волокли в тюрьму. Она увидела Арно, отчаянно боровшегося с тремя английскими лучниками, и поняла, что все потеряно…

Через час, закованные в цепи и в синяках от побоев, но вместе, Арно и Катрин предстали перед епископом Бове. Оба сохраняли самообладание. Уже не нужно было гнуть спину и скрывать, кем они были на самом деле.

– Все пропало, – прошептал Арно своей спутнице, когда они вошли в дверь башни. – Нам остается только красиво умереть… Мне, во всяком случае!

Лучник ударом кулака заставил его замолчать, и Катрин увидела кровь на рассеченной губе Арно. Теперь, стоя перед высокой дубовой кафедрой, за которой восседал грузный Кошон, подперев рукой подбородок, в позе, как ему казалось, полной достоинства, они чувствовали на себе тяжелый и неискренний взгляд прелата.

– Смутьяны! – проворчал он. – Презренные безумцы, пожелавшие похитить колдунью, ведь так? К чему мы придем, если оборванцы захотят иметь свое мнение?..

Он, казалось, был очень недоволен тем, что он считал простым инцидентом. Взгляд его был лишен всякого интереса. Он начал грызть ноготь на левом мизинце, потом сплюнул. Потухший взгляд прелата вдруг оживился. В нем мелькнул огонек удивления и недоверчивого изумления. Он встал со своего кресла, тяжело спустился по ступенькам, подошел к Катрин, смотревшей на него свысока… Тыльной стороной своей жирной руки он сбросил с головы молодой женщины чепец, и золотистые волосы рассыпались по ее плечам. Недобрая улыбка сморщила его лицо.

– Мне кажется, я однажды пообещал всегда помнить о вас, мадам Катрин, но, клянусь всеми святыми, никогда не думал, что смогу это доказать при таких обстоятельствах. Я уже наслышан о ваших подвигах, как и все в Бургундии, но я не знал, как сложилась ваша жизнь. Мы устраиваем заговор, так я понял? Мы интересуемся этой проклятой колдуньей, которая не стоит и вязанки хвороста, на которой ее сожгут… Правда, потаскухи всегда хорошо понимают друг друга и симпатизируют…

Арно резко оборвал его на полуслове:

– Оставь ее в покое, преподобная свинья! Ей всего лишь стало плохо от твоих издевательств над другой женщиной. Ты ведь предпочитаешь иметь дело с такими противниками, но займись-ка лучше мной. Я того стою.

Кошон повернулся в его сторону и внимательнее на него посмотрел. Но в комнату со сводчатым потолком проникало очень мало света через небольшое оконце. Прелат подошел к камину, в котором только что зажгли огонь, чтобы просушить влажные стены, схватил горящую головню и поднес ее к лицу молодого человека.

– Кто же ты? – спросил он с любопытством. – Твое лицо мне знакомо… Но где же я тебя видел?