И снова перед ними был коридор, тот самый, по которому они пришли сюда три дня назад, и знакомый уже лифт, поднявший их теперь куда-то уж вовсе высоко («Наверх, – подумал Виктор. – На самый верх!»), и новый коридор, мало чем отличающийся от предыдущего. Впрочем, нет. Здесь было совсем мало дверей – не то что внизу, но зато та, к которой они в конце концов подошли, была именно той дверью, ради которой Виктор и Макс пробирались в Черную Гору. На двери, снова простой деревянной двери, был начертан иероглиф «Всё», и это «Всё» позабавило Виктора, хотя, если подумать, ничего забавного во всем этом не было.

«К черту в зубы идем», – отстраненно подумал он, наблюдая, как предупредительный монах открывает перед ними дверь, и входя вслед за недвусмысленным приглашающим жестом в просторную, но скудно, просто поразительно скудно, обставленную комнату. Все здесь было подчеркнуто аскетично: голый каменный пол и каменный потолок, каменные стены без окон, низкий деревянный столик и три табурета рядом с ним. Сам герцог Рекеша, одетый в знакомый многим в Тхолане лиловый костюм, стоял лицом к двери, по всей видимости, ожидая их прихода. В дальнем углу, на таком же табурете, как и те, что были расставлены вокруг столика, сидел незнакомый Виктору крепкий молодой мужчина, одетый в лазоревую пару. Его черные волосы были заплетены в две длинные косы, спускавшиеся на грудь. Глаз его в полумгле, затопившей углы комнаты, было не видно.

– Доброй ночи, господа, – сказал герцог шелестящим мертвым голосом.

– О! – сразу же откликнулся Виктор, не разжимая зубов, от чего его «О» превратилось в гнусавое «Ё». – Так на дворе ночь? Браво! Темные дела должны твориться под покровом ночи.

– Я был занят, – коротко ответил на не высказанные явно упреки Рекеша. Не извинение. Просто констатация факта. Не было времени. Случается.

– Доброй ночи, – выдержав уместную паузу, поздоровался Макс.

– Проходите, господа. – Герцог сделал легкое движение рукой в сторону стола. – Садитесь. Будем говорить.

Выглядел он неважно. Лицо осунулось. Под сухой тонкой кожей четко, как на проникающей проекции, проступили кости черепа. Глаза запали и окончательно поблекли.

«Болеет он, что ли? – удивленно подумал Виктор, подходя к столу и занимая один из трехногих табуретов.

– Я ухожу. – Равнодушный, безжизненный голос Рекеши тревожил душу, заставлял сжиматься сердце.

«Мысли читает?»

– Нет, князь, я не читаю мыслей. – Рекеша неспешно подошел к столу и тоже сел. – Сейчас нет. Но я вижу в зеркале то же, что и вы сейчас.

На мгновение в его голосе прорезалась интонация, напомнившая Виктору памятный разговор, состоявшийся в первый день войны. Появилась, как солнечный проблеск на плотно обложенном тучами небе, и пропала. Рекеша снова сделал легкое движение рукой, обозначил движение – на этот раз в сторону незнакомца:

– Граф Йааш, моя тень. – Граф остался неподвижен и невозмутим, никак не показав, что услышал сказанное о нем. – Когда я уйду, говорить с вами станет он.

За их спинами снова открылась дверь, и бесшумный служка быстро расставил на столе кувшин с вином и три кружки.

– Пейте, – сказал герцог. – Это хорошее вино. Курите.

Он говорил негромко. Его речь была лишена интонаций и цвета, но при этом не воспринималась, как речь иностранца, плохо говорящего на Ахан-Гал-ши, а была чем-то совсем другим. Если это и был акцент, то акцент смерти, мертвого камня, холодного космоса. В голосе Рекеши не было жизни.

– «Жасмин» улетел, – сказал он, и Виктор почувствовал, как мороз прошелся железными пальцами по его позвоночнику. – Это мудрое решение. Здесь страшно. Сейчас. Будет еще хуже. Может быть, пришло время ратай. Если так, то все было зря. Три тысячи лет. Это много. Долго. Будет жаль.

Рекеша посмотрел в глаза Виктора, перевел взгляд на Макса, как бы проверяя, поняли ли они то, что он сказал, и наконец уперся взглядом в кувшин.

– Забыл, – сказал он вдруг. – Вы не любите вино. Я тоже.

– Тень, – позвал он, хотя в его голосе и не было интонации обращения. – Принеси виноградной водки.

Граф встал и, не произнеся ни единого звука, не сделав какого-либо жеста, тихо покинул комнату.

Рекеша снова поднял взгляд. Теперь он смотрел на Макса.

– Когда Йёю шел по твоему следу, Ё, – сказал герцог, – я слушал его дыхание. Я был счастлив тогда. Потом я горевал о твоей смерти, хотя она и оказалась полезна. Открылись глаза, и я увидел то, чего не видел прежде. Но я был печален.

Счастлив, – повторил он, казалось, забыв вдруг о собеседниках. – Горевал… Печалился… Чувства…

Он помолчал секунду, как будто обдумывал сказанное. Манера говорить у Рекеши была неприятная, рваная. Он заставлял собеседника быть в постоянном напряжении, искать смысл, восполнять недосказанное.

– Это цена, – сказал он наконец. – Всему есть цена… Потом вы вернулись. Это было загадочно, но хорошо. В этом была заложена надежда. Вы вернулись вовремя, и ваши мысли были… Я оказался прав. Это главное.

Поймете, – сказал он, почувствовав их смятение. Во всяком случае, Виктор был точно обескуражен. Если он правильно понял Рекешу, то выходило, что тот все знал. Давно знал.

«Но этого не может быть!»

– Я не могу считывать информацию, если она защищена печатями. – Рекеша, по-видимому, счел необходимым закрыть все щели в лодке. – Я могу читать намерения, характер… Вы мне понравились. Я сказал слово. Император его услышал, но Вашум не знал.

«А ты, значит, знал?!»

Они молчали, отдавая себе отчет в том, что слышат и какова цена услышанному. Воистину всему на свете есть цена, и слова Рекеши стоили очень дорого.

Вернулся граф. Молча поставил на стол кувшинчик из оникса и три крошечные чашечки из тончайшего фарфора и, по-прежнему не произнеся ни единого слова, вернулся в свой угол.

– Я говорил со Стаййсом, – неожиданно сменил тему герцог. – Адмирал умен, но он совершил ошибку. Теперь он уже начал понимать. Но сегодня поздно разбавлять вино. Стаййс хотел власти. Он получил власть. Что будет дальше? Он думает, что знает. Я думаю, он ошибается. Но я тоже когда-то ошибся. Значит, все возможно? Он не знает. И я не знаю. Что-то будет. Но что?

Вы останетесь здесь столько, сколько захотите. – Герцог взял в руку кувшинчик, подержал, как бы взвешивая, и начал разливать водку по чашечкам. – Что-то случится или не случится. Он у тебя?

Удивительно, но они оба – и Макс и Виктор – поняли неожиданный вопрос правильно. И сразу.

– Да, – коротко ответил Макс.

– Если Гора решит, она позовет. – Герцог взял свою чашечку и отпил немного водки. – Тогда нельзя колебаться. Идите. – Он сделал еще один глоток, никак не показывая того, что чувствует. – Сразу. Надо идти. Ты узнаешь, Ё. Если Гора решит, ты узнаешь. И храни свою мысль. Она правильная. От империи отказываться нельзя.