– А эту почему вы отложили? – Мартин указал на фотографию с Алексом. – Это ведь совсем другой человек.

– Да, но его я тоже видел, правда, в другой раз. В первый момент я не мог вспомнить, где, а теперь вспомнил. Он приходил сюда примерно через неделю после того, первого, и разговор у нас был примерно такой же, как сейчас с вами. Сначала он поинтересовался, есть ли у меня такие записи, потом – не спрашивал ли их кто в последнее врем, и если спрашивал, то как выглядел. Правда, про театр не говорил.

– И что вы ему сказали?

– То же, что и вам, только картинок не было.

– Спасибо. – Мартин вернул фотографии в портфель. – Знаете, боюсь, эта запись мне все же не понадобится, но не говорите об этом хозяину. Вот – купите себе пару банок пива и забудьте про хозяина.

Старик расплылся в довольной улыбке и запыхтел трубкой.

– Спасибо вам, молодой человек, – если что надо, в любой момент…

Мартин медленно двинулся вниз по Эмбаркадеро, в сторону ресторана «Бернстайн», где рассчитывал пообедать. Поначалу сегодняшние открытия, казалось, только усложнили картину. Но когда Мартин набросился на превосходных лобстеров, запивая их пивом, ему вспомнился пункт седьмой таинственного списка Эшвина, и туман начал понемногу рассеиваться.

Развернувшись на своем вращающемся стуле спиной к столу, доктор Эшвин обвел взглядом всех собравшихся у него в среду вечером. Мартин сидел на своем обычном месте, Алекс Брюс на другом таком же жестком стуле. Доктор Грисуолд довольно удобно расположился в голове кушетки, Курт Росс неловко пристроился в изножье. Рядом с каждым, за вычетом непьющего профессора испанского, любезный хозяин поставил пепельницы и бокалы с виски.

– Господа, – начал Эшвин, – самым приятным своим тоном, – всем вам известно, зачем мы тут собрались. На территории нашего университета или рядом с ней были совершены три сенсационных убийства, и никто пока не предложил хоть сколько-нибудь правдоподобного объяснения. Ну а я, удовлетворяя собственное любопытство, разработал законченную версию этой серии преступлений и пригласил вас, господа, выслушать и подвергнуть критике мои соображения.

– Вас, доктор Грисуолд, я попросил бы быть моим личным оппонентом. Оставшиеся трое косвенно, а в одном случае прямо, представляют трех жертв, и в этом качестве имеют право знать, каким образом я выстраиваю факты. Ну, а когда эта конструкция предстанет перед всеми вами, мы совместно решим, что нам с ней делать.

Насколько я понимаю, – резюмировал свое вступление доктор Эшвин, – основные факты, связанные с этими убийствами, известны вам всем, особенно если иметь в виду, что большую часть сегодняшнего я посвятил тому, что изложил их доктору Грисуолду. Что касается других, не столь известных фактов, то я изложу их по ходу нашей встречи; в этом смысле я многим обязан мистеру Лэму и его находкам, порой целенаправленным, но чаще случайным. В нужный момент они сами за себя скажут.

В минувшее воскресенье я сказал мистеру Лэму, что моя версия этого дела нуждается в ответе на три вопроса. Ответ на первый я получил в понедельник экспресс-почтой от директора библиотеки Чикагского университета. В каком-то смысле он оказался для меня совершенно неудовлетворительным. Я совершил крупную ошибку, недооценив хитроумие убийцы; оставленный им след оказался далеко не таким простым, как я надеялся. Но об этом – в свое время.

– Никогда не следует недооценивать убийц, доктор Эшвин, – негромко проговорил Алекс.

– Заверяю вас, мистер Брюс, впредь я этой ошибки не повторю. Ответ на мой второй вопрос мистер Лэм нашел во вторник в Сан-Франциско; об этом мы тоже поговорим позднее, но уже сейчас могу заметить, что он сильно подкрепил мою версию. Остается последний вопрос, ответ на него позволит мне окончательно стать на твердую почву фактов и продолжить рассказ. Этот вопрос я адресую вам, мистер Брюс.

– Мне? – Алекс поднял бокал и глотнул виски.

– Полагаю, мистер Брюс, вы сами найдете, что лучше всего ответить на него откровенно, хотя на первый взгляд он может показаться выстрелом наобум. – Доктор Эшвин выдержал паузу. – Мистер Брюс, вы были тайно женаты на Синтии Вуд?

Алекс уронил бокал на пол, даже не заметив, что из него вылилось все содержимое. Какое-то время он молчал, потом с трудом выговорил:

– Откуда это вам стало известно?

Курт и Мартин, утратив дар речи, обменялись изумленными взглядами. Доктор Грисуолд степенно разгладил бороду; казалось, он просто ждал дальнейшего развития событий.

Доктор Эшвин откинулся на спинку стула и еще раз оглядел собравшихся.

– Третий вопрос получил удовлетворительный ответ, – сказал он. – А теперь, мистер Брюс, с вашего разрешения, я попытаюсь объяснить, почему вы отравили Пола Леннокса.

Повисло напряженное молчание. Даже доктор Грисуолд удивленно подался вперед. Курт стиснул кулаки, вскочил было с кушетки, но тут же, беззвучно выругавшись, снова откинулся на спинку. Мартин пристально посмотрел на Алекса.

Какой бы реакции ни ожидать от человека, которого ни с того ни с сего обвинили в убийстве, одно можно сказать наверняка: он ни в малой степени не потерял самообладания. Внезапный вопрос доктора Эшвина задел Алекса куда больше, чем то, что за ним последовало.

Молодой химик наклонился и поднял бокал.

– Было бы весьма интересно выслушать вас, доктор Эшвин, – мягко сказал он. – А когда вы закончите, а другие поделятся своими соображениями, ну, тогда уж я и скажу то, что сочту нужным. Пока же, если вы не против, я налью себе немного виски?

– Ни в коей мере не против. – Эшвин протянул ему бутылку. – Простое обвинение в убийстве, мистер Брюс, вовсе не должно нарушать законов гостеприимства.

Алекс наполнил бокал, одним глотком осушил его, снова налил и вернул бутылку хозяину.

– Итак, я весь внимание, – сказал он.

– Господа, – начал Эшвин, – разумеется, вы отдаете себе отчет в том, что все здесь сказанное нынче вечером должно остаться исключительно между нами, если, конечно, мы сами, все пятеро, не решим иначе. А теперь, чтобы объяснить, каким образом я пришел к выводу, столь сильно поразившему трех из вас, думаю, лучше всего будет пройтись по событиям с самого начала и посмотреть на то, что бросается в глаза буквально на каждом шагу. Мистер Лэм знает, что именно это – очевидность, – давно стала моей idée fixe. Именно верность ей, этой идее, побудила меня, мистер Росс, задуматься над смертью вашего дядюшки, и она же заставила столь глубоко погрузиться в загадку всех последующих преступлений.

Начнем со смерти доктора Шеделя. Перед нами человек, как уверяет меня мистер Лэм, – и не сомневаюсь, что вы, мистер Росс, с ним согласитесь, – перед нами человек, я бы сказал, совершенно прямодушный, благородный, заслуживающий всяческого уважения и даже любви, человек, живущий честной, открытой жизнью. И такого человека находят убитым самым зверским образом. Как следует из его письма мистеру Россу, из смерти доктора Шеделя финансовую выгоду могли извлечь только несколько весьма достойных швейцарских учреждений. Впервые столкнувшись с этой проблемой, я, как, должно быть, помнит мистер Лэм, обратился к знаменитому перечню возможных мотивов убийства – любого убийства, это: выгода, ревность, месть, устранение, жажда убийства и приговор. Очевидно, что первые четыре мотива не могут иметь к доктору Шеделю ни малейшего отношения. Что касается жажды убийства, то, честно говоря, такую возможность я просто не стал рассматривать: никаких умственных усилий не хватит для обнаружения очевидного, когда имеешь дело с убийцей-психопатом; если нашего преступника влечет просто жажда убивать, то все мои рассуждения рассыпаются в прах.