И как тут не верить? Ведь жизнь она же паранормальная, так ведь, Саша? Существует ли жизнь после жизни? Правду ли говорят карты? Существуют духи? Существуют ли темные силы? Существует ли асцендент в Раке? Существуют ли внеземные цивилизации? И еще эта комета, эта комета, Александр Сергеевич, скажу тебе по секрету, эта комета лишила меня сна! Я сплю, а она подлетает. Вот черт! Мало мне прострела в пояснице? Мало варикоза? Мало налогов, судов, банкротств и учреждений? Так на́ тебе еще — комета. Ко-ме-та! Не читал? Да ты вообще хоть что-нибудь читаешь? Вот я и спешу тебя уведомить. Какую газету в руки ни возьми — везде комета да комета. Через пару лет, в двухтысячном году, долбанет со всей силы по Земле, так что океаны выплеснутся в космическое пространство. Вот так когда-то какая-то космическая сука выкосила динозавров. Ай-вэй, как тут под процент деньги дать, если все кончается и рушится, вон — штукатурка с потолка осыпается! Тело мое в упадок приходит, вены на ногах, неприятный запах изо рта с утра, леденцы вынужден сосать мятные, дорогие. Ни на что не намекаю, Саша, но одна секта в Америке совершила коллективное самоубийство для того, чтобы попасть после смерти на ту самую комету и затормозить ее как-то изнутри. Все подсели на лозоходство, на нью эйдж, черт знает о чем спрашивают, вместо того чтобы вилкой картошку ткнуть и с огня снять, у маятника спрашивают, готова или не готова. Вместо того чтобы в постель спокойно лечь, лозу спрашивают, не проходят ли здесь какие грунтовые воды. До них, до вод этих, метров десять, а им, таким-сяким, вишь, помешали, как принцессе горошина. Кость разглядывают, гадают, что будет, а чего на нее смотреть — и так все ясно: собаки и те ее не гложут, а садятся перед ней и воют. Человечество погибнет так или иначе. Если бы ты читал газеты, то знал бы, куда идет эволюция. Вот так. Если комета нас не прикончит, то отрастут у нас большие задницы. А сами мы станем маленькими, скукожимся. Маленькими с большими задницами и… гуще станет волосяной покров. Будут негры с миндалевидными глазами и светлыми волосами. Нас тут больше не будет, а останутся только какие-нибудь курпы, какие-нибудь кашубы, какие-нибудь чукчи…

Богоматерь Цветов, молись за нас! Богоматерь Лихеньская, молись за нас, Матерь Божья Ченстоховская — молись за нас!

* * *

Перед самим Чудом я предпринял последнюю попытку спасти нас. От налоговой кометы, от казначейской водородной бомбы, от… А, в жопу все метафоры, в жопу сравнения! Теперь я буду по-простому, просто буду излагать, Представь себе, Шурик, был я на мойке с моим «малюхом», встречаю там некую Марысю, знакомую еще с началки. Уже в «новом издании», в смысле одета «под капитализм». Набросилась она на меня в каком-то подозрительном сердечном порыве: Хуберт, Хуберт, как же так получилось, что мы с тобой до сих пор ни одного дела вместе не провернули? Ты ведь человек скорее открытый… Я теперь начинаю абсолютно новый бизнес, и просто хотелось бы с тобой вместе его делать, Не хочешь заработать? Почти ничего не делая? В Рио поехать?

А знаешь, она когда-то шторы шила. Я подумал, что она о тех шторах, чтобы с нею войти в компанию, а может, бабы на меня так летят? Ну ладно. Надвигает она на глаза большие такие очки солнцезащитные — в этом вся Марыся, будто глаза ее слепит бразильское по меньшей мере солнце, будто она уже загорает в Рио. И пинает пару раз шины моего «малюха», уже вымытого, и так как-то исподволь поглядывает, будто на бирже его оценивает, будто в зубы ему смотрит: твоя машинка? Ну, в общем, игрушечка ничего себе… Только старая, в такой теперь ездить, в общем, западло… Не модно… Была гвоздем сезона, но лет десять назад. А у тебя какая? У меня пока нет, но планирую в ближайшее время купить «тойоту-камри». Тут она жвачку выплюнула. Ну и когда бы мы могли встретиться, Хуберт? Да… хоть бы и сегодня. Сегодня? Не слишком рано? Для тебя это не слишком рано? Нет, нет, нет проблем, у меня сегодня как раз есть свободная минутка. Тогда приходи в шесть вечера в Рабочий клуб польского солдата «Явожницкий сокол» и обо всем узнаешь. Да я не знаю, дела у меня сейчас не ахти, может, я Сашку пришлю, Сашка — это парень у меня типа курьера…

И тогда она вроде как что-то вспомнила. Достает большой, оправленный в кожзаменитель органайзер и пишет, бормоча: «Саша — контакт через Хуберта». Фирменной ручкой, на фирменной бумаге. Фирменными пальцами, с ногтями теплого коричневого оттенка. Выпрямляется, смотрит мне прямо в глаза. Через свои огромные стекла. Марыся эта. Улыбается. Я ей снова, что, мол, время сейчас не то. У тебя проблемы, Хуберт? Хочешь поговорить о них? Давай поговорим. Делает несколько одобрительных замечаний обо мне, о моем костюме, о моем внешнем виде. Создает милую такую атмосферу. И тут я как бы в ином свете увидел ее странную одежду: костюмчик типа жакет плюс юбка светло-серого цвета плюс белая блузка с оборкой. Пастельные тона. Смотрит мне в глаза, словно дикторша, и говорит, что это шанс всей моей жизни. Что, дескать, от меня не убудет, если приду. Ну а я откашливаюсь озабоченно, откашливаюсь многозначительно. О, вижу, у тебя кашель. А знаешь, у меня есть решение проблем твоего здоровья. Ну и by the way[39]: не знаю ли я случаем телефонов других, с кем вместе мы учились в началке? Та толстушка Госька уехала в США, а что с другими? Потому что она в последнее время только и делает, что возобновляет контакты! Антек сидит, говорю я, чтобы немного разрядить оптимистическую атмосферу. Она заглянула в свои конспекты, в органайзер, зарделась и: ну знаешь, я ведь говорю о приличных людях! Значит, до встречи в шесть вечера в столовой клуба польского солдата, улица Кабельная дом номер два.

Чао!

Пока.

Решение моих проблем с финансами и здоровьем должно было состояться в столовой. О, Яхве, ты видишь и не мечешь молнии и громы! Дожили, понимаешь, до задрипанного клуба! Пока что мы стоим во дворе, курим, Марыси еще нет, но все ее знакомые и знакомые и мамы их знакомых здесь. Какая-то развязная девица со шрамом на брови. Курит: что, и тебя завербовали? Тоже оказался общительной, открытой, непосредственной личностью, коль скоро ты здесь? И улыбается иронично, гриндерсом модели «карта Англии» ковыряет землю. Может, знаешь, что им надо? Пани Марыся ничего тебе не говорила? Ничего. Мне тоже. А вот и она! Как преобразилась! Марыся в моем возрасте, что тут много говорить, уже сильно среднем, теперь просто лучится энергией, как молодая. Свободная! Ей за сорок, а улыбка во весь рот и голос юношеский, задорный! Она никогда не была такой, а теперь — нате. Одета, точно работает шефом отделения L’Oréal на всю Польшу. (Вот как люди могут свои мечты осуществить, хоть и не осуществили их, а только прикидом разжились. А остальное уже себе дофантазируют, доделают!)

Хай, хай, хелло! Ничего, ничего вам пока не скажу, скажу только, что чувствую себя прекрасно, наконец, дорогие мои, у меня потеплело на душе! А что там у тебя? Плохо идут дела? Вот и хорошо, что ты встретил меня на своем жизненном пути, а сейчас я покажу тебе светлую сторону Луны, мы — единая семья… Поздравляю тебя с удачным выбором. Курточка у тебя красивая. Хорошо тебе здесь? Рада, что вижу тебя. Добрый вечер! Я нервно дернулся, а она уже сменила тему, что-то об этих своих шторах, средствах для чистки ковров и чтобы я обязательно бросил курить, потому что карты ей говорят, что мое здоровье станет самой важной для меня темой… И неожиданно добавляет, разыгрывая из себя дурочку: а знаешь, Хуберт, я чувствую тепло. За последние двадцать лет мне впервые стало тепло! Что-то с ней не так. Потому как исходит от нее именно что семейное тепло.