И Славик тогда кинулся успокаивать чужую тетю, мать упавшей по его вине девочки. Девочку, вполне возможно, Славик и вовсе не заметил. А вот тетю заметил точно. Для него все были «тети». Он не мог сказать – женщина. Тетя Валя, тетя Галя, тетя Настя. А это – просто чужая тетя. И она испугалась. Славик знал, что такое «волновалась». Это когда лицо совсем другим становится. Как будто привидение увидел и очень страшно. Хочется плакать, а нельзя. Когда волновалась тетя Галя, его отец всегда подходил к ней, обнимал и целовал. И Славик сделал то же самое – подошел к матери девочки, которая кинулась успокаивать дочку, обнял ее и начал целовать. В щеки, в губы. Женщина, из числа отдыхающих, онемела, потеряла дар речи от такой бестактности и, главное, неожиданности. Ну, представьте себе – уже взрослый мальчик, по виду лет десяти, лезет к тебе целоваться и обниматься. А в это время плачет ребенок, которого он толкнул. Женщина, конечно, отстранялась, но деликатно, как могла. Говорила: «Мальчик, не надо, перестань немедленно», – но Славик все еще лез слюнявыми губами, грязными руками пачкал тетин сарафан и норовил обнять ее покрепче. Женщина отпихивалась из последних сил, предпринимая последнюю попытку отвлечь странного ребенка.

– Как тебя зовут? – спрашивала она.

– Вероника, – отвечал мальчик.

И только в тот момент до женщины доходило, что с мальчиком что-то не так. Что он не просто странный, а очень странный, и даже больной. Она хватала свою дочку, которая от резкого дерганья за руку снова заходилась в рыданиях, хотя уже было успокоилась, и сбегала подальше с этой площадки, где играют такие больные на голову мальчики.

Галя тогда долго сидела на скамейке. Она хотела встать, она все видела, понимала каждый жест Славика, каждое движение, но не могла себя заставить подойти к нему. Ее пригвоздило к скамейке. Она смотрела на женщину, которая искала глазами взрослого – маму или бабушку, с которой пришел больной мальчик. Ведь не может такой ребенок гулять совершенно один. Кто-то же должен за ним присматривать. Но Галя рассматривала собственные ноги. Она боялась столкнуться взглядом с той женщиной. Не знала, как все объяснить. Коротко не получится. А если долго – то и целого дня не хватит. И с какого момента начинать рассказывать? Только про Славика? Тогда почему она с ним гуляет? Кто она ему? Тогда про себя тоже надо рассказывать и про Ильича? И про Светку, которая уже деловито собирает игрушки, вытряхивает от песка пасочки, складывает в кулек. Знает, что они тоже сейчас уйдут… И сил никаких нет на объяснения. Сколько раз так было? Сколько раз Галя говорила Славику, что нельзя целовать и обнимать чужих теть. Но он не понимал. Как не понимал, за что его ругают.

– Славик, ты уже большой мальчик, – твердила Галина, – должен быть осторожным. Особенно с маленькими. Их нельзя обижать. Повтори.

– Нельзя обижать, – повторял с охотой Славик.

– Ты понял?

Славик кивал. Он знал, что надо кивнуть.

И тут же, завидев мальчика на самокате, бежал к нему. Просить покататься. Славик не умел ждать и терпеть. Он не понимал, что такое «по очереди». Сначала катался хозяин самоката, потом другие дети. Девочек надо пропускать, уступать очередь.

– Славик, нельзя! – только успевала крикнуть Галя.

Но Славик опять не понимал. Почему нельзя? Мальчику и другим детям можно, они катаются. Почему именно ему нельзя? И Славик резко сталкивал мальчика с самоката и катался сам. Обиженный ребенок плакал, а Славик смеялся. Ему нравилось кататься. Того, что мальчик плачет, Славик тоже не замечал. Галя кидалась к нему, отбирала самокат, возвращала владельцу, успокаивала. И тут начинал плакать Славик, недоумевая, почему у него отобрали игрушку. Ведь ему было так весело. Галя боялась, что маленькая Светка будет подражать Славику и тоже отбирать у детей игрушки. Но Светка, пока Галя занималась Славиком, находила лавочку, раскладывала на ней игрушки и тихонечко играла. Ни разу ни у кого она не отобрала ни машинки, ни лопатки. Ни разу не расплакалась на площадке.

Позже, когда Светка подросла, уже она останавливала Славика. И скорее она следила за ним, чем он за ней. Светку Славик слушался беспрекословно. Она подходила, просто брала его за руку и уводила. И мальчик шел.

Галя тогда молчала всю дорогу домой – слова из себя не могла выдавить. Они зашли на почту, как делали всегда, чтобы посмотреть на открытки. Светке нравились открытки – с цветами к Восьмому марта, с елочкой к Новому году, с салютом к Девятому мая. Галя покупала две открытки. Одну для Светки, другую для Славика. Одинаковые. Светка свои открытки берегла, складывала в ящик. Славик тут же забывал, хотя минуту назад просил купить и ему тоже. Так что у дочки все открытки хранились в двух экземплярах.

– Что случилось? – спросил Ильич, когда они вернулись.

– Славик снова стал говорить, что он Вероника, – призналась Галя и наконец заплакала.

И тогда, в тот момент, все стало между ними – Галей и Ильичом – ясно. Они не будут вместе. Никогда. Потому что есть Славик, который называет себя Вероникой. Но и по отдельности они быть не могут. Ведь у Славика есть Светка и тетя Галя. А у Светки – Ильич и Славик, за которым нужно присматривать.

– Прости, я больше не могу, – сказала Галя Ильичу.

Но на следующий день снова смогла. И еще на следующий. Славик хотел на площадку, Светка хотела на площадку, и Галя смогла.

Несколько дней, а то и неделя могли пройти спокойно. Особенно если Галя выводила детей в непопулярное время, когда многие отдыхающие с детьми или спали, или были на пляже, или еще не вышли на вечерний променад. В эти часы Галя со Светкой и Славиком оставались практически одни. Иногда забредали ребята постарше, вяло пинали мяч и быстро уходили. Светке компания не требовалась – она росла самодостаточной девочкой. Наоборот, радовалась, что песочница и горка в полном ее распоряжении. А Славик хотел играть с другими детьми. Ему было скучно. Галя это видела, но говорила, что дети скоро придут, вот-вот.

– Скоро придут? – интересовался в сотый раз Славик.

– Да, уже идут, – обещала Галя.

И Славик успокаивался минут на пять и снова спрашивал:

– Скоро дети придут?

– Через пять минут, – отвечала Галя, чувствуя себя обманщицей. Славик не понимал, что такое пять, десять минут. Что такое час. Галя его учила, показывала стрелочки на часах, объясняла, но Славик не понимал. Как не понимал, что такое месяц, год, два года. Он жил сейчас, в эту самую минуту. Утро, день, вечер он тоже не умел определять.

– Славик, утро – это когда завтрак, – билась над ним Галя.

– Когда блинчики со сгущенкой?

– Да. А когда вечер? – спрашивала Галя.

Славик сосредоточенно молчал, но не мог ответить. Вечером всегда разное можно есть. Можно макароны, а можно и гречку. Но ведь днем тоже дают и макароны, и гречку.

– Вечер – это когда темно и фонари зажигаются, – подсказывала Галя.

– Когда звезды? – переспрашивал Славик.