– Я здесь, – инстинктивным движением Уинтроу взял в руки его покрытую мозолями ладонь. Пальцы пирата немедленно сомкнулись в такой хватке, что стало ясно – он с величайшим трудом удерживался от крика. Уинтроу ответил пожатием на пожатие, найдя и придавив определенную точку между большим пальцем и остальными. Другой рукой Уинтроу обхватил запястье капитана. Он хотел пощупать пульс, но ему помешал браслет, плотно пристегнутый как раз в нужном месте. Пришлось сдвинуть руку повыше. Уинтроу стал ритмично сжимать и разжимать пальцы успокаивающим, плавным движением, в то же время продолжая придавливать точку, которая, как он знал, помогала унимать боль. Он даже отважился присесть на краешек постели, склонившись над Кеннитом таким образом, чтобы заглянуть страдальцу прямо в глаза.

– Смотри на меня, – сказал он. – Дыши в такт моему дыханию. Вот так… – Уинтроу медленно вобрал в легкие воздух, задержал его ненадолго, потом столь же медленно выдохнул. Кеннит сделал слабую попытку подражать ему. Из этого мало что вышло, его дыхание по-прежнему оставалось частым и неглубоким, но Уинтроу счел за благо поддержать его: – Вот так, вот так, правильно… У тебя все получается, сейчас боль начнет утихать… Ты должен овладеть своим телом, ведь боль – всего лишь знак, который тело тебе подает. Стало быть, оно должен подчиниться тебе…

Он говорил и говорил, удерживая взгляд Кеннита. И с каждым вздохом старался перелить в Кеннита успокоение и уверенность. Уинтроу сосредоточится на собственном теле, найдя центр, повелевавший сердцем и легкими. Он рассредоточил зрачки, чтобы завлечь взгляд Кеннита как можно глубже в себя, дать измученному болью пирату раствориться во всепоглощающем спокойствии, которое он себе сообщил. Он старался взглядом вытянуть из тела Кеннита боль и без следа растворить ее в воздухе…

Это были простейшие упражнения, освоенные Уинтроу в монастыре, и ему немедленно вспомнилась родная обитель. Он стал черпать в этих воспоминаниях глубокий внутренний мир и духовную силу, так необходимую ему в этот миг…

Но в результате всех своих усилий вдруг совсем неожиданно ощутил себя… шарлатаном.

Что он, спрашивается, вообще здесь делал? Пытался изобразить то, что совершал старый Са'Парте над страдающими больными?… Он что, хотел внушить Кенниту, будто он – настоящий жрец-целитель, а не обыкновенный мальчишка в коричневых одеждах послушника? Он не успел пройти должного обучения, достаточного даже для простого избавления от боли… какое там – для отнятия пораженной ноги!

Он попытался внушить себе – какая, мол, разница, он просто делает все, что в его силах, чтобы помочь Кенниту… Но тут же задался вопросом, а честно ли это хотя бы по отношению к себе самому. «Может, я просто-напросто шкуру свою пытаюсь спасти?…»

Между тем хватка Кеннита на его руке постепенно ослабевала. Судорожное напряжение покинуло мышцы его шеи и плеч – голова перекатилась на влажные от пота подушки. Дыхание капитана замедлилось. Теперь это было просто тяжелое дыхание предельно измученного человека. Уинтроу все не выпускал его руку… Са'Парте рассказывал ему о приемах, позволяющих поделиться со страдальцем толикой силы, но до того, чтобы самому ее попробовать, Уинтроу еще не дошел. И вообще – он собирался быть художником, творящим во имя Са, а не целителем, что лечит во славу Его… Как бы то ни было, он сжал в ладонях потную руку Кеннита, распахнул Са свое сердце и принялся горячо молиться, призывая Всеотца вмешаться, прийти им обоим на помощь. «Да восполнит милость Твоя те познания, которых мне сейчас так недостает…»

– Я этого больше не выдержу… – подал голос Кеннит.

Скажи подобное кто-то другой, эти слова прозвучали бы жалобно или, хуже того, умоляюще. Кеннит же выговорил их, просто констатируя факт. Боль постепенно уходила, а может, просто притупилась его способность на нее реагировать. Он прикрыл темные глаза веками, и Уинтроу вдруг ощутил одиночество. Кеннит же проговорил тихо, но ясно и твердо:

– Отрежь ее. Как можно скорее. Сегодня… Сейчас.

Уинтроу покачал головой, потом облек свой отказ в слова:

– Никак не могу. У меня нет под рукой и половины того, что для этого требуется. Брик сказал, до Бычьего Устья всего день-два ходу. Нам следует подождать.

Глаза Кеннита резко распахнулись.

– Ну а я ждать не могу, – заявил он со всей прямотой.

– Это просто боль. Может, немного рома… – начал было Уинтроу, но Кеннит перебил:

– Боль вправду очень поганая, но не в ней дело. Страдает мой корабль… и моя власть. Они прислали юнгу сказать мне, что заметен сатрапский сторожевик. Я попытался встать… и не смог, упал. Рухнул прямо у него на глазах. А я должен был стоять на палубе через мгновение после того, как впередсмотрящий заметил их паруса! И нам следовало бы развернуться и перерезать глотки всем калсидийским свиньям на этой галере!… А вместо этого мы спасались бегством. Я временно передал командование Брику… и вот мы уже удираем от врагов, а вместо меня сражается Соркор. И все мои люди видят это и понимают… Да еще и у каждого раба на борту имеется болтливый язык. Так что где бы в итоге я ни ссадил их на берег, они не задумываясь растреплют налево и направо о том, как капитан Кеннит удирал от сторожевой галеры… Я не могу этого допустить. – И добавил задумчивым тоном: – Я мог бы их всех утопить…

Уинтроу молча слушал его. Перед ним был не тот обворожительно-учтивый пират, что очаровывал Проказницу незабываемыми словами. И не собранный, волевой капитан. Это был человек без маски – все напускное и внешнее стерли страдание и усталость. Уинтроу с внезапной остротой ощутил свою собственную беззащитность. Вряд ли Кеннит позволит долго жить кому-либо, видевшему его в его нынешнем состоянии… Правда, прямо теперь Кеннит, кажется, сам не отдавал себе отчета в собственной откровенности. Уинтроу же чувствовал себя мышкой, встретившейся со взглядом змеи. Тут, как известно, выход один – сиди тихо, и тебя, может быть, не заметят. Рука пирата совсем обмякла в его ладонях. Кеннит перекатил голову по подушке, и его веки начали медленно смыкаться.

Уинтроу только успел робко понадеяться, что ему удастся потихоньку выскользнуть вон, как дверь каюты открылась. Вошла Этта.

– Что ты с ним сделал? – быстро оглядевшись и подойдя к постели Кеннита, спросила она. – Почему он так затих?

Уинтроу поднес палец к губам, призывая ее к молчанию. Она нахмурилась, но потом кивнула. И, дернув головой, указала ему на дальний угол каюты: ступай, мол. Он повиновался, но, кажется, недостаточно торопливо – она опять сдвинула брови. Уинтроу же очень неспешно и осторожно опустил безвольную руку пирата на покрывало. И только тогда тихо-тихо соскользнул с края кровати, на котором сидел, не желая тревожить Кеннита ни малейшим движением.

Это не удалось ему. Только-только он двинулся прочь, как голос, Кеннита догнал его:

– Ты сегодня же отрежешь мне ногу.

Этта в ужасе ахнула. Уинтроу медленно обернулся к пирату… Кеннит не открывал глаз, он лишь поднял руку, и длинный палец безошибочно указывал на мальчика.