пошагового улучшения: лучшие материалы, двигатели с повышенным КПД, более совершенная форма крыла. Последние из названных улучшений – мои любимые: концевая аэродинамическая поверхность – «крылышки» – теперь можно встретить на большинстве самолетов. Их изобрели не так давно, когда в ответ на нефтяной кризис 1973 года NASA предложило сократить потребление топлива путем постепенного совершенствования самолетов гражданской авиации. Они наводят на мысль об эпитафии на надгробии Бакминстера Фуллера в Кембридже, штат Массачусетс: «Зовите меня триммер» (позволяет поворачивать руль с минимальными усилиями). Проводить масштабирование небольших изменений нам еще под силу.

История – развитие и изменение – не всегда идет прогрессивно и правильно: не всегда мы поднимаемся по залитым солнцем холмам. И дело тут – иначе и не может быть – не в ностальгии. Скорее дело в принятии настоящего, независимо наступившего из линейной темпоральности, которая развивается важным, но запутанным образом из самой идеи истории. Больше нет и не может быть ничего ясного. Изменилась не многомерность будущего, а его предсказуемость.

В 2016 году в статье передовицы New York Times специалист по вычислительной метеорологии и бывший президент Американского метеорологического сообщества Уильям Б. Гейл привел множество примеров того, что человечество изучало на протяжении веков, но что изменилось под влиянием перемены климата: долгосрочные погодные тенденции, нерест и миграция рыб, опыление растений, циклы муссонов и приливов, случаи экстремальных погодных явлений. Боˊльшую часть летописной истории эти циклы в основном были предсказуемыми, и мы накопили огромные объемы информации, из которых черпаем знания, чтобы поддерживать устойчивость нашей все более запутанной цивилизации. На основании этих исследований мы постепенно развили свои способности делать прогнозы в самых разных сферах – от выбора посевных культур для определенного времени года до предсказания засух и лесных пожаров, динамики соотношения хищников и жертв, ожидаемых сельскохозяйственных урожаев и рыбных уловов.

Само существование цивилизации зависит от точности прогнозирования, но, к сожалению, наша способность предвидеть будущее постепенно снижается по мере того, как рушатся экосистемы, и на нас одна за одной обрушиваются бури, набиравшие силу сотню лет. Без точных долгосрочных прогнозов фермеры не будут знать, что и когда сажать, рыбаки не отыщут рыбу, экстренные службы не смогут спланировать меры по борьбе с затоплениями и пожарами, нельзя будет оценить пищевые и энергоресурсы и удовлетворить спрос. Гейл предвидит будущее, в котором наши внуки будут знать об окружающем мире существенно меньше, чем сегодня знаем мы, что приведет к катастрофическим последствиям для сложных сообществ(32). Возможно, мы уже перевалили через «пиковое знание» так же, как уже прошли через пиковую добычу нефти. Над нами нависла тень новых темных веков.

Философ Тимоти Мортон называет глобальное потепление «гиперобъектом», оно повсюду: окружает нас, обволакивает и связывает, но слишком велико, чтобы увидеть его во всей полноте. По большей части мы воспринимаем гиперобъекты опосредованно, через их воздействие на другие вещи – таяние ледяного покрова, вымирающая морская флора и фауна, проблемы на трансатлантических перелетах. Гиперобъекты проявляются везде одновременно, но мы способны почувствовать их только в определенном месте и среде. Мы можем воспринимать гиперобъекты как нечто личное, потому что они действуют на нас непосредственно, или можем представить, что они – результат научной теории. На самом деле, они выходят за рамки нашего восприятия или измерения. Они существуют без нашего участия. Они совсем рядом, но их сложно увидеть, поэтому теряется наша способность описывать их рационально, овладевать ими или преодолевать в любом традиционном понимании. Изменение климата – это гиперобъект, как атомная радиация, эволюция и Интернет.

Одна из главных характеристик гиперобъектов в том, что мы воспринимаем их только через воздействие на другие вещи, следовательно, для моделирования гиперобъектов нужно обширное вычисление. Их можно оценить только на уровне сетей, увидеть в них смысл посредством системы датчиков, эксабайтов данных и вычислений в пространстве и во времени. Ведение научных записей, таким образом, становится формой сверхчувственного восприятия: сетевое, общее, путешествующее во времени производство знания. Именно из-за этой характеристики гиперобъекты так ненавистны тем, кто придерживается определенных видов мышления, в особенности тем, кто настаивает на необходимости пощупать или почувствовать нечто нематериальное и неощутимое, и, следовательно, отбрасывает все, что не поддается такому познанию. На самом деле, споры по поводу изменения климата – это споры о пределах нашего познания.

Совсем скоро познание станет для нас недоступно. В доиндустриальный период с 1000 до 1750 года содержание углекислого газа в атмосфере равнялось 275–285 единицам на миллион – эти данные получены нами при исследовании образцов глубинного льда, того самого арктического льда, в котором хранятся, тают и утекают от нас сегодня знания. С начала промышленной революции содержание углекислого газа в атмосфере стало расти и в начале XIX века уже составляло 295 единиц на миллион, а к 1950 году достигло показателя 310 единиц на миллион. Эта все повышающаяся и ускоряющаяся тенденция именуется «кривой Килинга» в честь ученого, который в 1958 году первым в современной истории приступил к измерениям CO2 в обсерватории на Мауна-Лоа на Гавайях. В 1970 году было зафиксировано 325 единиц на миллион, в 1988-м – 350, а в 2004-м – уже 375.

В 2015 году концентрация углекислого газа в атмосфере впервые за как минимум 800 000 лет превысила 400 единиц на миллион. Такими темпами – ведь ничто не свидетельствует о том, что они снизятся, а мы образумимся, – концентрация углекислого газа в атмосфере превысит 1000 единиц на миллион к концу текущего столетия.

При концентрации CO2 в 1000 единиц на миллион когнитивные способности человека снижаются на 21 %(33). Если содержание углекислого газа повысится еще больше, мы вообще потеряем способность ясно мыслить. В промышленных городах содержание углекислого газа на улице часто достигает 500 единиц на миллион, а в закрытых, плохо проветриваемых помещениях часто превышает 1000 единиц на миллион. Когда в 2012 году содержание CO2 измеряли в Калифорнии и Техасе, во многих школах были зафиксированы значения, превышавшие 2000 единиц на миллион(34).

Углекислый газ затуманивает разум, он напрямую ухудшает нашу способность ясно мыслить, а мы продолжаем вбрасывать его в атмосферу и запираемся в стенах образовательных учреждений. Кризис глобального потепления – это кризис разума, кризис мышления, кризис способности представить альтернативный способ существования. Скоро мы вообще перестанем соображать.

Ухудшение когнитивных способностей проявляется в проблемах во время трансатлантических перелетов, подрыве коммуникационных сетей, стирании биоразнообразия, таянии запасов исторического знания – все это знаки и знамения более широкой неспособности думать на уровне глобальных сетей, неспособности мыслить и действовать в масштабе цивилизации. Структуры, построенные нами как расширение собственных жизненных систем, наших когнитивных и