– Дело не в тебе, Кики, дело во мне, – сказал он. – Ты – замечательная, просто я… Это полностью моя вина.

– Прямо в точку, – сказала она.

– Мне правда, правда очень жаль. – Он потянулся, чтобы обнять ее, но она быстро сбросила его руки, отстраняясь. – Ты можешь заплакать? – тихо спросил он.

Кики поднесла ладони к лицу, поднимая и опуская плечи.

– Так лучше, – сказал Тим. – Мне хотелось бы думать, что потеря причинила бы тебе боль, как и мне. – Тим притянул ее к себе. – Ладно, теперь нежно приласкаю тебя напоследок.

Она уткнулась головой ему в плечо.

– О, Тим, как мне это не нравится, – проговорила она.

– Я знаю, малыш. – Тим равнодушно, как бывший любовник, похлопал ее по спине. – Мне тоже. Но мы с тобой знаем, что на самом деле между нами. Приходи завтра вечером, хорошо? Только после того, как стемнеет, чтобы никто тебя не увидел. И входи через черный ход.

– Хорошо, – сказала она.

Тим отстранился от нее.

– Теперь, прежде чем пойти обратно, притворись злой, – сказал он.

– Злой – это мало. – Она вытерла сухие глаза тыльной стороной ладони. – Я собираюсь сделать вид, что совершенно опустошена.

– Не забывай того, кто тебя любит. – Он подмигнул ей.

– И ты тоже, – сказала она и, не задумываясь, отвела назад руку и, взмахнув ею, отвесила пощечину по его небритой щеке, после чего все, кто был на улице, обернулись на них.

Тим посмотрел на нее, вытаращив глаза от удивления, и поднес ладонь к покрасневшей щеке.

– О господи, Тим, прости. – Она попыталась дотронуться до него, но он отступил назад.

Кики посмотрела, как он идет по Франклин-стрит, и быстро потеряла его из виду в толпе студентов. Она опустила глаза на свою ладонь. Что это ей вздумалось? И почему, ударив его, она почувствовала себя намного лучше?

Она мужественно вернулась в ресторан, делая вид, что сдерживает в себе боль брошенной женщины. Ронни была предупредительна и утешала ее, и Кики знала, что они с Джорджем, управляющим, разговаривали у нее за спиной. Ей было противно, что они жалеют ее, противно, что теперь они будут считать Тима эгоистичным бабником. Но она знала, что это всего лишь начало вынужденной лжи.

Несмотря на то что они находились всего в нескольких милях от Чапел-Хилла, напряженность в фургоне Тима настолько возросла, что Кики чувствовала ее кожей. У них оставалось еще полтора часа, для того чтобы добраться до Нью-Берна. Было неудобно сидеть в деформированном ковшеобразном кресле, которое впивалось в спину, когда машину трясло. Марти сидел в шезлонге, повернувшись боком к креслу Тима. На одном колене он держал нарисованную от руки карту, на другом – банку пива, и они с Тимом спорили о том, по какой дороге ехать, после того как свернут с шоссе. Кики хотелось сказать им, чтобы они заткнулись: если они не могут договориться о такой чепухе, как дорога до Нью-Берна, то как они собираются принимать более серьезные решения, ожидающие их в ближайшие пару дней? Но Кики молчала, боясь, что Тим растревожится пуще прежнего. Все были на грани. Истекали последние часы их жизни как законопослушных граждан.

На матрасе в кузове фургона лежали чемоданы, вещевые мешки и рюкзаки. Тим потратил целый день, пакуя багаж, и она с жалостью смотрела на него, наблюдая, как он обдумывает, что взять с собой, а что оставить. Они с Марти больше никогда не вернутся в родной дом. Она же взяла с собой только пару смен белья и зубную щетку. Кики полагала, что это все, что ей нужно. Не более трех дней, сказал Тим. Потом Энди будет спасена, жена губернатора вернется домой, к семейному очагу, а Кики сможет уехать обратно в Чапел-Хилл.

Ей было поручено купить аудиокассеты для этой поездки. Разумеется, группы «Eagles», «Credence» и «Queen» и старый добрый «Rolling Stones». Ничего слишком успокаивающего.

– Выключи это дерьмо, – резко бросил ей Марти, когда «Queen» начали петь «We are the Champions».

– Не говори с ней таким тоном, – сказал брату Тим.

– Все нормально, – успокоила его Кики, нажимая на кнопку выброса кассеты. – Что ты хочешь послушать, Марти?

– Не знаю. – В его голосе вдруг послышалось уныние. – Думаю, «Stones».

Она вставила кассету, и фургон наполнился звуками песни «Under my Thumb».

– Сделай потише, – сказал Тим.

Кики послушно исполнила его просьбу. Она сделала бы все что угодно, лишь бы в фургоне воцарился мир.

Тим свернул на скоростное шоссе, и Марти сзади схватил его за плечо.

– Я же сказал тебе, чтобы ты не ехал этой дорогой! – крикнул он.

– Отвяжись от меня! – Тим сжимал руль побелевшими костяшками пальцев. – Так короче всего, Марти.

– Перестаньте оба! – сказала Кики. – Мы должны быть сплоченными, понятно? Вы оба сказали мне, что все пройдет легко, а теперь вы готовы вцепиться друг другу в глотку.

Мужчины замолчали, вероятно больше пораженные тем, что она столкнула их лицом к лицу, чем тем, что потребовала, чтобы они прекратили спорить. Никто за целый час не произнес больше ни слова. Когда кассета «Stones» закончилась, Кики поставила «Eagles», потом попробовала устроиться поудобнее, поскольку местность стала ровнее, на многие мили раскинулись высокие сосновые леса. Маленькие домики находились друг от друга на расстоянии нескольких акров. Одни были ухоженными, с белыми коваными изгородями перед главным входом и декоративными садовыми шарами во дворах. Окна других были закрыты пластиковыми щитами, их крыши были покрыты неаккуратными заплатами, а на лужайках росла трава по колено.

– Мы заехали в глухомань, мальчики и девочки, – наконец нарушил молчание Марти.

– Чем глуше, тем лучше, – сказал Тим.

Наклонившись вперед и протиснувшись между ковшеобразными сиденьями, Марти указал на просеку в сосновом леске.

– Сворачивай сюда, – сказал он. Кики чувствовала, как из его рта пахнет пивом и табаком.

Тим повернул на узкую однополосную дорогу.

– Теперь следи за дорогой справа, – сказал Марти. – Думаю, нам осталось около мили.

Марти был знаком с супругами, которые должны были пустить их на ночевку, прежде он уже бывал у них в доме.