— Снимают телескопы Спитцер, старичок Хаббл, Чандра, европейский Корот, — продолжал объяснять Тони. — Я не брезгую и фотографиями астрономов-любителей. Иногда это бывает удивительно… вовремя.

Он стоял совсем близко. И говорил плавно, как будто был совершенно трезв и не находился под воздействием… чего? Героина? Скорее всего. Нет, Линда не хотела думать о Тони так, не хотела, чтобы он был таким. Сегодня она представит, что он просто Тони Мэтьюс. Сегодня она крепко зажмурится и не станет слушать тревожных звоночков. Только сегодня.

Тони, видимо, ощутил перемену в настроении Линды. Он осторожно забрал у нее из рук пустую чашечку и аккуратно поставил на стол, а затем привлек ее к себе, но не поцеловал сразу, только крепко обнял.

— Знаешь, — проговорил Тони, — хорошо, что ты наконец приехала сюда со мной. Мне давно этого хотелось.

— Не так давно, — прошептала Линда. — Мы знакомы всего две недели.

— Да, время бежит быстро. — Она не видела его лица, но догадалась, что он улыбается. Это был новый Тони — таким она его еще не видела. Может потому, что встречались они сплошь в общественных местах?

— Слишком быстро, — выдохнула Линда.

— Не будем его терять.

Его поцелуй тоже не был похож на прежние: Тони целовал Линду с яростной настойчивостью, как будто через пару часов, словно в фильме про Апокалипсис, на землю должна сверзиться комета и все погибнут в страшных мучениях, так нужно хоть что-то напоследок успеть. Линда не знала, так ли он целует всех тех женщин, с которыми встречается, и не хотела знать. Она просто погрузилась в момент, как в теплую океанскую волну, и ей казалось, будто ее покачивает…

— Идем. — Тони отстранился, мягко взял Линду за руку и повел куда-то.

Около кухни обнаружилась не замеченная ранее Линдой лестница наверх. Она была гораздо уже, чем основная, и по ней начал подниматься Тони. Лестница привела в коридор, куда выходило несколько дверей. Одна из них была распахнута. Спальня.

Там царила полутьма, горел только торшер в углу. Линде было уже не до того, чтобы любоваться интерьером. Тони снова привлек ее к себе, уверенно и властно, и она полностью подчинилась ему, позволила себе забыть обо всем. О том, что надлежит сделать, о том, что будет завтра. Остались только его губы, его руки, его шепот и запах. И никакого ненавистного ей аромата виски — видимо, затем он и уходил.

Линда думала, что нет никого на свете лучше Джеймса. Тот был отличным любовником, нежным и внимательным. Но Тони — это было нечто особенное. Линда и сама не могла понять, что за магическую сеть он сплел вокруг нее, почему от его поцелуев внутри будто все плавится, перед глазами распахивается космос, снимки которого продолжает преданно и равнодушно показывать экран внизу. Почему так дрожат руки, когда Тони проводит ладонями по ее спине, почему хочется вжаться в него и не отпускать никогда, почему его близость — это самое невероятное и самое естественное, что может случиться с женщиной?

Линда не заметила, как он распустил шнуровку на ее платье и оно шелковой волной легло на ковер. Руки Тони ласкали тело Линды, он спустил бретельку бюстгальтера с ее плеча и тут же поцеловал гладкую кожу. Поцелуи обжигали, словно прикосновения жгучего солнца, и она была уверена, что на коже останутся следы, хотя Тони касался ее так нежно. Она не ожидала подобной нежности от него. Она вообще не была готова к тому, что он мог и хотел ей предложить.

Линда не помнила, как оказалась на кровати, как расстегнула пуговицы на рубашке Тони. Она просто обнаружила вдруг, что на ней не осталось ничего, что между ними больше нет никаких преград. Это опьяняло.

— Линда… — глаза у него сейчас были огромные, темные, и казалось, радужной оболочки вообще нет — сплошной зрачок, — ты чудо.

— Просто не останавливайся, Тони.

Он усмехнулся.

— Теперь-то меня ничто не остановит.

Линда лежала, прижавшись к Тони, и водила кончиками пальцев по его лицу. В спальне было темно, окно закрывали полупрозрачные занавески, а торшер давно погас — Линда не помнила когда. Видимо, предусмотрительный компьютер отключил свет в нужный момент.

Тони не спал. Он полулежал на подушках и курил, стряхивая пепел куда-то в район прикроватной тумбочки. Наверное, там пепельница.

Левой рукой он крепко прижимал к себе Линду. Кажется, его забавляли ее неторопливые исследования.

— Ты будто читаешь шрифт Брайля на моей коже.

— Так и есть. — Ей почему-то хотелось запомнить его всего, удержать в памяти, хотя она знала, что это невозможно. Когда-то точно так же она запоминала Джеймса, а теперь с трудом может представить себе его руки и голос. Память жестока, она не может вернуть никого и ничего. А воспоминания так призрачны…

— И что там написано?

— Что ты часто хмуришься. Вот здесь на лбу вертикальные складки, вот здесь горизонтальные.

— Моя жизнь полна забот.

— Еще у тебя шрам на виске, вот здесь, такой маленький и плотный. Давно заработал?

— В восьмидесятых.

— Исчерпывающий ответ. Еще растительность на твоем лице совершенно не колется.

— А должна?

— Обычно так бывает. И тогда целоваться не очень удобно.

— Если надо, я постараюсь нарастить специальную.

— Нет, не надо.

Тони на несколько мгновений убрал руку, чтобы закурить следующую сигарету.

Пальцы Линды спустились ниже, пробежались по его шее, остановились на груди, покрытой редкими волосками.

— А здесь у тебя ребра.

— Ты чертовски наблюдательна.

— В детстве моей любимой книгой был анатомический атлас. А здесь… — Линда провела пальцами по рубцу, — это тоже из восьмидесятых?

— Нет, это позже.

— Надо же. — Она снова провела рукой по шраму, и ей показалось, что кожа вокруг него чуть припухла. Это что? Еще один… Тонкие полоски шрамов на груди Тони. — Откуда это у тебя?

— Прощальный подарок от ревнивой любовницы. — Он глубоко затянулся. — Никогда, никогда не занимайся экстремальным сексом на верхней палубе океанского лайнера.

Линда вспомнила, что, когда они занимались любовью, она чувствовала и на спине Тони какие-то неровности. Неужели шрамы и там? Но откуда? На недавних снимках, сделанных на Карибах и опубликованных в куче журналов, иллюстрирующих красивую жизнь знаменитостей, Тони был сфотографирован валяющимся в шезлонге, и на нем не было ничего, кроме плавок. Линда помнила те снимки: шрамы отсутствовали. Конечно, фотошоп — великое изобретение человечества, но, думается, он просто не дал бы себя фотографировать, если бы с его безупречным телом было что-то не в порядке.

Это можно уточнить завтра утром, подумала Линда, в ее душу уже закралось нехорошее подозрение.