Но эта страстная фемина, набросившись на меня, как кот на валерианку, и устроив дикие скачки в разных позах, невольно завела, и ещё как. Мы занимались любовью так страстно, что на нас упал ковёр со стены и чуть не посыпалась штукатурка. И поэтому ощущения у меня двойственные. Я наконец дорвался до женского тела и снял напряжение. Но при этом чувствую себя, как будто меня жёстко поимели.

И мурлыкающая рядом толстушка, царапающая грудь коготками, с одной стороны, возбуждает, а с другой, вызывает опасение. Такой только дай волю, затрахает так, что импотентом можно стать.

–Ой, мне ещё суп надо варить,– спохватилась мадам.– Витька сегодня на обед может забежать. Работает же рядом. Пойду я, пожалуй.

Нимфа звонко чмокает меня в щёчку, страстно шепчет «ты был великолепен», вскакивает, быстро облачается в халатик и покидает комнату.

После неё поднимаюсь я. В нашем холодильнике обнаруживаю связку розовых сосисок в целлофановой плёнке и десяток яиц. На скорую руку делаю себе яичницу, завтракаю, быстро одеваюсь, сгребаю всю имеющуюся наличность и выхожу на улицу.

Улица встречает меня солнечной погодой, небольшим игривым ветерком и традиционной кучкой оживившихся при виде меня бабушек.

–Здорово, принцессы. Чего так смотрите, влюбились?– с невинным видом спрашиваю у престарелых дам.

Бабушки возбуждаются и взрываются потоком возмущенного чириканья.

–Ах ты, охальник, морда развратная!

–Иди отсюда, рожа бесстыжая, ишь чего удумал, влюбились в него, кобеля облезлого!

–Принцессами обзывается, сволочь! Сталина на вас нет, паразиты! Нехристи окаянные!

–Ишь, в брючки вырядился, футболку срамную нацепил с коричневой страхолюдиной!

–Петровна, да це ж мишка олимпийский. Ты чего, совсем в маразм ударилась, старая?

–Вот я и говорю, страхолюдина мохнатая! Морда больше тела, лапы от хомяка присобачили, пузо втянул, а жопа-то огромная и выпяченная, как у Надьки с пятого подъезда. Рахит какой-то.

–Сама ты рахит, Петровна. А мишку нашего не замай!

–Я вас тоже люблю, дамы,– приветливо машу рукой разговорившимся старушкам.

Бабули продолжают бурчать, но я их уже не слушаю. Выхожу на улицу, останавливаю пожилую женщину в блузке и длинной юбке.

–Подскажите, как пройти или проехать к рынку? Мне цветы нужно купить.

–Ехать никуда не нужно, тут недалеко. Идёте прямо до перекрестка, потом сворачиваете налево, ещё буквально сто метров проходите, там рынок и будет. А цветы продают в небольших павильончиках у входа,– приветливо отвечает женщина.

–Спасибо,– вежливо благодарю даму и продолжаю путь по указанному маршруту.

Прохожусь по павильонам, носатые торговцы в больших блинах-кепках зазывают к себе.

–Э-э-э, дарагой, сюда иди, у меня лучшие розы, бутончики тугие. Когда расцветут, такая красота будет. Твоя девушка довольна будет, любить тебя горячо станет, да.

–Слушай, тюльпаны надо? Только что привезли. Свежие, как утренняя роса.

–Мои цветы лучшие, мамой клянусь. Нигде таких не найдешь, да. Проходи, дарагой, выбирай, что захочешь, хорошую скидочку дам.

Захожу в один из павильонов. Торговец – небольшой восточный мужчина с усами – начинает суетиться возле меня.

–Кому цветы купить хочешь? Маме, любимой, коллеге, родственнице? Для любой женщины букет подберём. Вот тут гвоздики есть, розы, тюльпаны, всё, что твоей душе угодно.

–Моей душе угодны розы. Нужен букет из трёх штук. Сколько?

–Э-э-э, пять рублей,– быстро нашелся торговец.

–Два, или я к твоему соседу сейчас пойду.

–Э-э-э, без ножа режешь,– стонет продавец.– Ладно, только для тебя, три рубля. Меньше не могу, правда.

–По рукам.– Передаю ему деньги. Выбираю три тёмно-бордовые розы. Торговец суетится, заворачивая их в прозрачную упаковку и перевязывая алой ленточкой. Тугие бутоны только начали распускаться, на лепестках прозрачными жемчужинами сверкают капельки воды. От цветов идёт еле уловимый нежный аромат.

Прощаюсь с торговцем, предлагающим «захадыть ещё», и отправляюсь в обратный путь.

Через двадцать минут я уже стою перед дверью, обитой чёрным дерматином и с ромбической железной табличкой «160», прикрученной сверху. Руку с цветами предусмотрительно прячу за спиной. Вдавливаю палец в кнопку звонка. Пронзительное верещание напоминает приглушённый вой сирены.

Глазок темнеет. Меня несколько секунд рассматривают, потом дверь открывается. Передо мною стоит невысокая коренастая девушка. Симпатичная, с длинными тёмно-русыми волосами, но не в моем вкусе.

–Привет,– вежливо здороваюсь с девушкой.

Зина смотрит на меня, и у неё на лице расцветает искренняя улыбка.

–Привет, Мишка, тебя уже из больницы выписали? Здорово, я так рада, что ты вылечился.

–Я тоже рад,– сообщаю девчонке.

Моя рука выныривает из-за спины с букетом бордовых роз и протягивает ей цветы.

–Ой, это мне?– Девушка краснеет.

–Тебе, конечно. Спасибо огромное, что не бросила, вызвала врачей. Ты мне жизнь спасла.

–Да перестань,– смущённо бормочет Зина.– Не могла же я тебя бросить в таком состоянии. Это как-то не по-человечески.

«Правильно. А ещё тебе бы пришлось отвечать за мою смерть. Прежде всего, за неоказание помощи. Хотя плевать. Главное, что медиков вызвала и жизнь спасла. По крайней мере до того момента, пока я в тело этого оболтуса не вселился. Остальное неважно».

Зина осторожно берёт букет, вдыхает аромат роз и мечтательно прикрывает глаза.

–Они так чудесно пахнут. Спасибо.

–Не за что. Тебе спасибо.

–Да, а чего мы тут на пороге стоим? Разувайся и проходи на кухню. Я сейчас чай поставлю,– спохватывается хозяйка.

Кухня у продавщицы оказалась симпатичной. Небольшой, но светлой и уютной. На стенах – белая плитка с узорами из синеньких колокольчиков. Небольшой квадратный столик с клеёнчатой скатертью, бежевый линолеум, стилизованный под древесину, маленькая газовая печка в углу комнаты. Напротив у окна – компактный пузатенький холодильник «Днепр».

–Присаживайся, я сейчас,– засуетилась хозяйка, отложив цветы и ставя на конфорку беленький чайник.

Опускаю задницу на табуретку рядом со входом.

Хозяйка наполняет водой небольшую вазочку на подоконнике, вставляет в неё розы.

Затем на столе появляются тарелочки с печеньем и сушками, пузатый миниатюрный чайничек с заваркой, сахарница и пустые чашки на блюдцах.

Хозяйка пристраивается на табуретке напротив меня, подперев подбородок ладошкой.

–Как там в больнице, все нормально прошло?– спрашивает она.