Жена дяди не дружила с нашей матерью, их дочери не водились с нами. Старшая дядина дочь, Сорайя, сказала:

– Масумэ, ты еще больше вытянулась.

Жена дяди тут же вмешалась и сказала:

– А как похудела! Уж не болела ли чем?

– Да нет же! – возразила Сорайя. – Она много учится, оттого и худеет. Масумэ, отец говорит, ты лучшая ученица в классе?

Я потупила глаза. Что я могла ответить? Матушка поспешила мне на помощь:

– Она сломала ногу, вот и похудела, пока лежала. Вы ж никогда не поинтересуетесь, как ваши родственники поживают.

– Мы с отцом хотели вас навестить, – сказала Сорайя. – Но дядя ответил, что себя плохо чувствует и не готов принимать гостей. А как ты сломала ногу, Масумэ?

– Поскользнулась на льду, – еле выговорила я.

Чтобы сменить тему, матушка обернулась к дядиной жене и сказала:

– Ваша Сорайя уже получила аттестат. Не пора ли подыскать ей мужа?

– Нет, она в университет поступит, будет учиться. Ей еще рано.

– Рано? Глупости! Как бы поздно не было. Думаю, вам уже не найти для нее подходящего мужа.

– Женихов достаточно, и вполне достойных, – отпарировала жена дяди. – Но такая невеста, как наша Сорайя, не за всякого пойдет. У нас в семье все образованные, и мужчины, и женщины, не то что какие-нибудь провинциалы. Сорайя хочет выучиться на врача, как дочери моей сестры.

Родственные визиты всегда заканчивались спорами и взаимными обидами. Матушка, с ее вздорностью и резким языком, ухитрялась задевать всех. Не зря сестра отца сравнивала ее язык с бритвой. Мне бы хотелось дружить с семьей дяди, но слишком отдалили нас эти раздоры.

Миновали новогодние праздники, а я все еще сидела дома. Робкие намеки насчет курсов шитья не увенчались успехом. Ахмад и Махмуд не собирались выпускать меня из дома ни под каким предлогом, а отец не вмешивался. Для него я словно умерла.

Скука одолела меня. Переделав дела по дому, я поднималась наверх, в гостиную, и подолгу смотрела на тот участок дороги, который был виден из окна. Вот и вся связь с внешним миром. Даже это приходилось держать в тайне: прознают братья, замуруют мое окно. А я надеялась когда-нибудь углядеть в эту щель Парванэ или Саида.

К тому времени я уже поняла, что выйти из отчего дома смогу лишь чьей-то женой. То было единственное решение проблемы, все члены семьи на том согласились. Мне каждый камень в этом доме сделался ненавистен, но я не могла предать милого моего Саида – и зачем? Чтобы одну тюрьму сменить на другую? Я готова была ждать его до конца моей жизни, и пусть меня за это хоть на плаху тащат!

Появились первые сваты. Предупредили: к нам придут с визитом мужчина и три женщины. Мать хлопотала, мыла все в доме, расставляла по местам. Махмуд приобрел гарнитур – диваны в красной обивке. Ахмад принес фрукты и сладости. Удивительно, как они все спелись. Цеплялись за соломинку: только бы не упустить жениха. За соломинку, за мусор, плывущий по реке – увидев потенциального жениха, я могла сравнить его только с унесенным водой мусором. Плотного сложения, на макушке уже облысевший, хотя ему еще не было тридцати, и он громко причмокивал, поедая фрукты. Он торговал на базаре, там же, где и Махмуд. Мне повезло: жених и его три родственницы высматривали жену пухленькую, в теле, и я им не приглянулась. В ту ночь я уснула спокойная и счастливая. Наутро мать пересказала это приключение госпоже Парвин со всеми подробностями и многими приукрашиваниями. Когда она стала жаловаться на постигшее семью горькое разочарование, я чуть было не расхохоталась.

– Вот обида! – приговаривала она. – Не везет бедной девочке. А ведь жених не только богат, он из хорошей семьи. И молод, и женат не был.

(Забавно: он был почти вдвое старше меня, а матушка считала его юнцом – с таким-то брюхом и лысиной!)

– Конечно, между нами говоря, госпожа Парвин, его тоже можно понять. Девица у нас чересчур тоща. Его мать сказала мне: “Ханум, обратитесь к врачу”. И мне кажется, негодяйка что-то с собой сделала, чтобы выглядеть совсем уж больной.

– Послушать вас, дорогая, можно подумать, будто речь идет о парне лет двадцати, – засмеялась госпожа Парвин. – Я видела их, когда они выходили. Даже к лучшему, что девушка им не приглянулась. Масумэ слишком хороша, чтобы отдать ее пузатому коротышке.

– Что тут скажешь? Раньше мы возлагали на девочку большие надежды. Не только я, что я – отец ее говорил: “Масумэ выйдет замуж не за простого человека”. Но после такого скандала кто ж посватается? Придется ей либо выйти за человека ниже ее по положению, либо стать второй женой.

– Глупости! Погодите, пока все успокоится. Люди скоро забудут.

– Кто забудет? Прежде чем свататься, люди все проверяют, всех расспрашивают. Приличному человеку мать и сестры не разрешат жениться на моей злосчастной дочери. Вся округа знает, что она натворила.

– Погодите, – повторила госпожа Парвин. – Они забудут. К чему так спешить?

– Ее братья настаивают. Говорят, им не будет покоя, пока она остается в доме. Они не могут людям в глаза смотреть. Люди… люди и через сто лет ничего не забудут. И Махмуд хотел жениться, а теперь не может привести в дом жену, пока эта девчонка здесь. Он говорит, что не доверяет ей, она и молодую жену с пути собьет.

– Чепуха! – отмахнулась госпожа Парвин. – Бедняжка невинна, как малое дитя. И ничего такого уж страшного не произошло. Юноши всегда будут влюбляться в красивых девочек – и что, сжечь ее на костре, если кто-то на нее поглядел? Разве это ее вина?

– О да, да, я же знаю мою дочку! Пусть она порой недостаточно усердна в посте и молитве, но ее сердце предано Аллаху. Только позавчера она сказала, что мечтает отправиться в Кум, в паломничество к гробнице имама Абдул-Азима. Пока мы жили дома, она, бывало, каждую неделю сходит помолиться к гробнице благословенной Масумэ. Не поверите, как она горячо молилась! Во всем виновата та скверная девчонка, Парванэ. Чтобы моя дочь по своей воле впуталась в такую историю? Никогда!

– Не надо торопиться. Быть может, юноша вернется и женится на ней и все уладится. Он ведь неплохой мальчик, детки приглянулись друг другу. Все о нем очень хорошо отзываются. А скоро он станет врачом.

– О чем вы толкуете, госпожа Парвин? – возмутилась мать. – Ее братья говорят, что раньше отдадут ее ангелу смерти Азраилю, чем тому негодяю. И что-то он не спешит постучаться к нам в дом. Что Аллаху угодно, то и будет. Судьба каждого написана у него на лбу от рождения, и каждый получит то, что назначено ему в удел.

– Значит, и не надо торопиться. Пусть сбудется, что суждено.

– Но ее братья говорят, что пятно позора не будет смыто, пока мы не выдадим ее замуж и не избавимся от нее. Сколько еще нам держать ее взаперти? Они опасаются, что отец пожалеет ее и смягчится.

– И стоило бы пожалеть бедняжку. Она так красива. Дайте ей время оправиться и увидите, какие объявятся женихи.