заставляет нас воспринимать конфликт как настоящую войну, хотя это не война и не насилие, а всего лишь один из этапов жизни и отношений. Подход, который я предлагаю и о котором всегда говорю на своих курсах, заключается в том, чтобы использовать эти трудные ситуации в отношениях как возможность исцеления. Можно ли исцелиться с помощью конфликта? Мой ответ – несомненно, да.

Исцеление конфликтом

Дети, которые растут в конфликтном социуме, – наиболее яркий тому пример. Требование некоторых родителей, чтобы их дети не ссорились, – это признак нездоровой и, я бы сказал, репрессивной политики внутри семьи. Конечно, детям можно пригрозить: «Даже не думайте ссориться. Не надо. Вы не знаете, куда это может вас завести». В школе мы наблюдаем нечто похожее: «Если вы вдруг поссорились или считаете, что кто-то хочет с вами поругаться, немедленно сообщите об этом учительнице». Но это просто не работает. Мысли детей, особенно в возрасте от трех до шести лет, еще очень сильно заняты проблемой самоутверждения. Общение со сверстниками преследует эволюционные цели: с одной стороны, оно позволяет оценить свою собственную силу и решительность, а с другой – благодаря общению мы можем понять, что само по себе присутствие в нашей жизни других устанавливает определенные ограничения; кроме того, эти ограничения становятся источником фрустрации, которая позднее приобретает символическую окрашенность. В возрасте от трех до шести лет необходимость в присутствии других детей – это решающий фактор, который позволяет развивать ряд базовых функций для последующего взросления[32].

Уголок конфликтов, также используемый в рамках моего метода конструктивного конфликта, описанного в книге «Он первый начал!», – это замечательный инструмент урегулирования разногласий. Детям предоставляется специальное место, где они могут обсудить друг с другом причины, из-за которых возникла ссора, и вместе прийти к соглашению. Взрослый играет роль посредника, призванного облегчить взаимодействие между участниками спора, помогая каждому выразить свою точку зрения. Он не становится судьей или арбитром, как в боксерском поединке. Эффективность уголка для конфликта подтверждается тем, что в дальнейшем дети сами задействуют его при необходимости решить какую-то проблему[33].

Представленная ниже таблица описывает, какие социальные навыки развиваются у детей благодаря использованию метода конструктивного конфликта.

Очевидно, что изоляция на этом этапе жизни может особенно негативно повлиять на ход взросления.

Не говорите детям: «Война – это что-то вроде ваших ссор»

В последние несколько десятилетий для описания событий, влекущих за собой многочисленные трагические смерти, разрушения и насилие, во всем мире используют термин «конфликт» вместо более честного слова «война»[34]. Некоторые из подобных войн могут даже не быть объявленными, что, впрочем, не мешает им отличаться особой жестокостью.

Мне вспоминается заголовок статьи: «За два года конфликта в Сирии убито более ста тысяч мирных жителей». Такая подмена понятий таит в себе нечто тревожное, создает мощный эмоциональный блок. Идея применять к этим катастрофическим событиям тот же термин, что мы употребляем для описания разногласий с партнером, который предлагает отправиться в отпуск туда, куда мы не хотим, или с детьми-подростками, которые слишком много играют в PlayStation, или с соседом, который решил покосить траву в 7 утра в субботу, или с другом, который не пригласил на важное событие, совершенно возмутительна; вот лишнее доказательство того, что преобладающие в социуме формулировки имеют мало общего с реальностью. Люди все чаще прибегают в речи к преувеличениям, передергиваниям, двусмысленностям, а то и откровенно человеконенавистнической негативистской лексике.

Возвращать словам их истинные значения жизненно важно: это в своем роде освобождение от гнусной зависимости, в которую нас пытается загнать социум.

Термин «конфликт» происходит от латинского слова, которое означает «страдать совместно» и содержит латинский префикс cum-, который образовал такие слова, как comunicazione, compagnia, coinvolgimento, contatto, comunità, convegno, а также complicazione[35]. Как можно обозначать этим словом многообразие чудовищных проявлений жестокости и подлости? Я не призываю стремиться к идеальной точности в выборе слов – лишь к тому, чтобы избежать подмены понятий, которая влияет на общественное сознание. Однако необходимо различать то, что действительно различно. Одно дело – война, чудовищная катастрофа, которую мы видим на снимках в СМИ, катастрофа, которую лично я имел возможность увидеть в Косово сразу после вторжения Сербии на территорию этой крошечной страны, и совсем другое – разногласия, которые у вас могут возникнуть с бариста, приготовившим капучино не совсем по-итальянски, или с четырнадцатилетним сыном, который в 11 часов вечера еще не готов к завтрашней контрольной, или с парикмахером, к которому вы заранее записались, а он говорит, что никакой записи на ваше имя нет…

Вы всего лишь оказались в мире конфликтов, недопониманий, недоразумений, разногласий, которые не имеют ничего общего с войной или насилием.

В высшей степени абсурдно говорить детям: «Знаешь, что такое война? Война – это что-то вроде твоих ссор с друзьями». Ребенок не может чувствовать такую ненависть к другому, чтобы захотеть убить, как это происходит на войне. Друзья ему не враги – они его товарищи по играм, с которыми у него возник конфликт. Это совершенно иной мир, и мы вскоре это увидим.

Итак, давайте попробуем освободить язык от безумия войны, от насилия и вернемся к реальности, которую предлагает нам повседневная жизнь. К сожалению, оказывается, что работать над проблемой конфликтов между детьми гораздо проще, чем над вопросом о семантических различиях слов «конфликт» и «война» у взрослых.

Использование слов «конфликт», «насилие» и «война» как синонимов порождает тревогу. Сигнал о насилии направляется в зону нашего мозга, отвечающую за выживание, а о конфликте, в свою очередь, – в зону, которая отвечает за поддержание отношений с людьми. Если происходит путаница, возникает риск, что сигнал о конфликте попадет в отдел мозга, регулирующий вопросы выживания. Как говорит нейробиолог, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине Рита Леви-Монтальчини, в ситуации насилия в определенный момент активируется наиболее древняя и примитивная часть мозга, которая находится в самом глубоком слое и обеспечивает реакцию выживания. В начале работы над конфликтами между детьми мы услышали от одной учительницы: «Если мы не вмешаемся, они поубивают друг друга! Они кусаются! Они уши друг другу пооткусывают!» Эта идея немыслима, но вполне объяснима: когда налицо путаница смыслов, простая детская ссора будет вызывать у нас такую же тревогу, как и ситуация реального насилия.

Задание, с которым вы точно справитесь

Я предлагаю небольшое задание на восприятие. И хотя под него не подведена научная база, оно помогает немного лучше понять некоторые фрагменты книги.

Итак, какое из этих четырех изображений вызывает у вас самую сильную тревогу и дискомфорт?

Я не хочу никоим образом влиять на ваш выбор, однако скажу, что у меня на консультации люди чаще выбирают изображения с кричащими друг на друга мужчинами и с разъяренным автомобилистом: эти ситуации гораздо ближе нам, чем атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки.

Из истории мы имеем общее представление об окопах Первой мировой войны (40 млн смертей за три года) и о взрыве атомной бомбы (более 200 000 человек погибло за считаные мгновения). Это жуткие кадры, но кажется, будто ничего не происходит: солдаты неподвижны, ядерный гриб кажется безобидным. Смотря же на двух спорщиков, мы сразу чувствуем, что ситуация накаляется, их захлестывают эмоции. С точки зрения эмоционального восприятия нас поражает не атомная бомба или солдаты, которые будто ждут неизвестно чего, на нас производит впечатление гнев, запечатленный на двух других фотографиях: широко раскрытые рты и прищуренные глаза, этот энергичный жест из окна машины и крик, который, несмотря на стоп-кадр, вполне угадывается. Иными словами, мы сталкиваемся с одним из величайших недоразумений, которые ломают наш мозг:

в конфликте само наше поведение и манера держаться становятся экспансивными, мы активно двигаемся, вскидываем брови, показываем зубы, меняем выражение лица.

Мы склонны тревожиться, когда некая ситуация вторгается в наше личное пространство, тем самым активизируя лимбическую систему и вызывая соответствующую эмоциональную реакцию. Кадры из исторической хроники требуют рациональной оценки, потому что на них запечатлены ситуации, далекие от повседневной жизни. Проблемы начинаются тогда, когда мы путаемся в понятиях, не осознаем драматизма некоторых ситуаций и, наоборот, ожесточаемся и распаляемся, когда речь