Метрах в двадцати, на куске разваленной стены, стоял мужчина. Отсюда было трудно разглядеть его черты, но он вполне определенно целился в него из снайперской винтовки. Густав посмотрел себе на грудь, потом на Маркова.

– Лазерный прицел у тебя на лбу, если ты про это, – радостно сообщил Бояр. – Ключи, господин хороший, ключи.

Густав опустил пистолет, левой рукой стер дождь с лица, хотя это было бесполезно, и упрямо закусил губу. Всем своим существом он понимал бесплодность дальнейшего разговора. Если он отдаст корабль, то будет шанс его вернуть. Если же не отдаст, то его убьют и все закончится прямо здесь, прямо сейчас, на этих развалинах. Погибнуть из-за лекарств от камней в почках? Глупо, чертовски глупо. Он запрокинул голову и открыл рот, ловя крупные капли дождя. Это хоть немного освежило пересохшее горло.

Затем повернулся к Бояру и спросил:

– Пистолет я могу себе оставить?

– Да что угодно, хоть этого седого педика.

– Ладно.

Ключи никак не желали вылезать из мокрого слипшегося кармана джинсов, но наконец Густав справился с ними. Подкинул на ладони и бросил Бояру. Тот ловко их поймал и хохотнул:

– Отличная сделка, сынок! Я очень надеюсь, что ты ухаживал за своей деточкой. Я подарю ее сыну! Ему исполняется шестнадцать лет, и парню надо валить из этого сраного места.

Серый залился смехом. Его даже согнуло пополам, но он продолжал смеяться, ловя воздух своим уродливым ртом. На бойцов же Бояра «сраное место» произвело обратное впечатление. Они переглянулись, один недоверчиво хмыкнул, но никто не посмел ответить. Главный это знал, поэтому не обратил внимания на затлевший и тут же потухший бунт среди личного состава.

– Я останусь тут, в этом городишке, который боится меня больше, чем Легион из сказки на ночь. А ты уберешься, хорошо? Я дарую тебе жизнь, придурок. А ты даришь моему сыну возможность прожить свою не так, как я. Это великий дар! Я благодарен тебе. – Бояр снял шляпу, обнажив глянцевую лысину, по краям которой висели длинные черные патлы, и низко поклонился. – Я умею быть благодарным, именно поэтому урок, который тебе преподадут мои парни, будет не слишком жестоким.

– Что?..

Не успел Густав задать свой вопрос, как ближайший из бойцов Бояра сделал быстрый шаг вперед и нанес страннику тяжелый удар прикладом в переносицу. Странник рухнул на спину, смягчив падение рюкзаком. Он попытался встать, но руки не слушалась, а ноги так и вообще стали поролоновыми. Заругался Марков, опять завизжал в приступе смеха Серый. Затем стало темно и спокойно.

Густав потерял сознание.

Солнце слепило даже сквозь закрытые веки. Густав поморщился и прикрыл лицо рукой, но тут же отдернул ее от жуткой боли, пронзившей голову. Он открыл глаза, вернее, попытался это сделать, но было такое ощущение, что в каждый из них засыпали по стакану песка.

Веки с трудом отдирались от глазного яблока, а все, что видел странник, превращалось в сплошное мутное пятно. Кончиками пальцев он осторожно коснулся лица и ужаснулся. Оно распухло, как от пчелиного укуса. Короткое обследование показало мягкие, наполненные чем-то жидким надбровные дуги, круглые нижние и верхние веки размером с теннисный мячик. Распухшему носу тяжело дышалось, а нижняя рассеченная губа кровоточила.

Со стоном он сел и осторожно повел головой из стороны в сторону.

– Жив? – раздался голос Маркова.

Густав сглотнул вязкую слюну и ответил:

– Да.

Губа при этом заныла. И когда он провел по ней языком, то ощутил медный вкус крови.

– На вот, попей. Я дождевую воду собрал, пока ты был в отключке.

Марков аккуратно сунул в руки Густава консервную банку, и тот мелкими глотками выпил из нее всю воду. Зрение постепенно возвращалось, и вскоре странник увидел, что они все на том же месте – возле аптеки. Только теперь дождь закончился и светило яркое солнце.

Старик выглядел получше Густава: пара синяков на лице и оторванный рукав рубахи – вот и все, чем пожертвовал Марков.

– Сколько я провалялся тут?

– Часов двенадцать.

– Вот блин. – Густав поворочал затекшей шеей.

– Ну да. Я уж боялся, что ты в коме или вроде того. Извини, что не оттащил тебя в укрытие, просто сил не хватило, ты тяжелый. Я сходил в аптеку и набрал там пакетов, но ночью разыгрался маленький шторм, и это мало помогло. Тогда я притащил кусок фанерного стеллажа и накрыл им тебя сверху. Единственное, что я смог сделать. Но это получше пакетов.

– Да уж.

Густав с омерзением отлепил мокрые штаны от ноги. Все тело внезапно зачесалось, как будто он не мылся целый месяц. Но теперь придется обходиться без купаний гораздо дольше, потому что в корабле остались все его вещи. Мыло, пара больших бутылей с шампунями и даже его любимая синяя мочалка с мультяшкой.

Теперь у них с Марковым вообще ничего не осталось. Ни еды, ни питья, ни средства передвижения. Все перешло к городским ублюдкам. Абсолютно все, кроме пистолета, рюкзака и талисмана. Еще был ключ из головы Эндрю, но Густав надежно спрятал его под стелькой ботинка с самого начала, и никто из парней Бояра не догадался пошарить в столь интимном месте.

Он поднялся. Голова кружилась, и все тело дрожало от слабости и холода. Солнце с ясного неба пригревало достаточно сильно, от одежды даже шел легкий пар, но внутри странника точно сидела небольшая глыба вечного льда. Неприятное чувство, напоминавшее то, когда наступает болезнь. Густав всеми силами не хотел болеть. Только не сейчас.

Сейчас ему нужно быть здоровым. Даже здоровее, чем он был раньше. Потому что просто так корабль не вернуть, придется потрудиться. А трудиться с температурой и лицом, по которому прошелся коваными сапогами небольшой армейский взвод, абсолютно нереально.

На обветренном фундаменте из красного и белого кирпича лежали пистолет и рюкзак. Марков не стал разбирать вещи странника, но положил их на просушку. Густав это отметил, сделал маленький пунктик в своей голове. Из подобных мелочей обычно строится образ человека. И пока что образ Маркова не вызывал у странника особых опасений. Напротив, Густав все больше и больше проникался к нему симпатией. В конце концов, оказаться одному в незнакомом городе гораздо хуже, чем с приятелем. Пусть и не закадычным.

Густав расстегнул рюкзак. Оттуда пахнуло неприятным запахом нагретых солнцем слежавшихся мокрых вещей. Пожитков там хранилось немного, но все по делу. Фонарь, нож, кусок прочной и мягкой веревки из металлического волокна. Отмычки во внутреннем кармане, там же складной стаканчик. На самом дне лежали какие-то разбухшие от дождя бумажки. Густав аккуратно собрал эту желеобразную массу в комок и выбросил.

Во внешнем клапане имелся механический компас (и это хорошо, так как электронный умер бы под таким дождем) и герметичная пачка крекеров.