Некридов погладил дочку по влажным, нежнейшим шелковым волосикам и широко улыбнулся. Жизнь снова обрела смысл, и заканчивать с ней не хотелось.

Спустя пару недель благодаря коллегам он нашел чудесную женщину, милейшую Валентину Афанасьевну, няню и домоправительницу в одном лице. В доме появились горячие обеды, засверкали промытые окна и вкусно запахло мастикой.

Светлана росла ангелом, как ни старался Некридов ее испортить своим неумеренным баловством. Характером в мать – ах, как же похожа! Как страшно и красиво распорядилась судьба: отняв у него Неточку, дала взамен Светика. У дочки были лучшие игрушки, редкие книжки и, по словам Валентины, «все тридцать три удовольствия».

Но дочка была скромницей, ничего не просила и горячо и смущенно благодарила за все.

Валентина Афанасьевна ушла накануне Светланиного шестнадцатилетия, и Некридов ужаснулся первой мысли, мелькнувшей в его голове: «Слава богу, успела поставить Светочку на ноги».

По любимой няне Светочка горевала долго, да так, что у профессора прихватывало сердце при виде ее тонкого, бледного заплаканного лица.

К пятидесяти годам профессор Некридов обрюзг, обзавелся внушительным животом и блестящей, красноватой лысиной.

И прежде не совсем аккуратный, теперь, без Валюшиной опеки, стал совсем неряшлив – ободранные обшлага на рубашках, сальный воротник пиджака.

Ел он торопливо и некрасиво, на пластиковый стол в столовой падали кубики свеклы из винегрета и вермишель из куриного супа.

И даже кафедральные дамы, немолодые и неизбалованные, не рассматривали вдовца Некридова как жениха – нет и нет!

Конечно, относились к нему с большим уважением и даже с пиететом – умница, всего достиг сам. Да и судьба… И девочка эта, Светлана! Чудесная девочка! Но нет.

Заниматься хозяйством Светлане было категорически запрещено – раз в неделю приходила уборщица Клава, сто лет служившая на кафедре в институте. А питались Некридовы тем, что профессор приносил из столовой. Жалостливые поварихи щедро накладывали в литровые банки капустные салаты и винегреты, запихивали котлеты с пюре и наливали супы.

После работы профессор Некридов засовывал полные банки в старый портфель и отправлялся домой, кормить голодную Светочку.

Да, надо было признать – очнулась Светлана после знакомства с Павлом Стрельцовым. Пришла в себя и стала улыбаться.

Ожила. И все-таки… Отдать этому вахлаку свою дочь? Свою тишайшую и нежнейшую Свету? Свою любоньку, свое солнце, свою ненаглядную, ради которой, собственно, была брошена под ноги вся его жизнь? Из-за дочки он не женился и даже не приводил в дом любовницу. Не дай бог, не понравится девочке, нарушит ее покой. Всю жизнь трудился на износ, писал дурацкие, ненужные статьи в журналы, лишь бы заработать лишний рубль и доставить удовольствие дочке. Одевал Свету как куколку, каждое лето возил на курорты. В день поступления в институт любимую дочку ждал подарок – серебристая норковая шубка. Как он достал ее – отдельный разговор! Кажется, ничего ему еще не доставалось с таким трудом, даже защита докторской.

Кстати, в пятьдесят два Некридов стал академиком.

И тут его Светка, Светик, свет всей его жизни, приводит в дом этого простака, деревенского увальня, краснощекого активиста-комсомольца. Передовика производства. Увольте.

Неужели для его дочери не нашлось чего-нибудь получше? Неужели эта, простите, деревенщина войдет в его дом и будет спать там, в ее девичьей комнате, с плюшевым мишкой, уютно примостившимся на спинке кресла? Будет спать с его Светкой? Этот молотобоец со стальными руками станет обнимать его дочь? Нет, невозможно! И академик Некридов страдал. Но, будучи человеком умным, крепко подумал и… согласился.

Дело в том, что его обожаемая дочь, его чудесная умница, любимый и нежный Светлячок, была слаба здоровьем – хрупкая девочка, экзотический цветок. Всю жизнь Светлана болела. Цепляла все подряд, да еще и с осложнениями.

И ухажера пришлось принять. Видел – на этого парня можно положиться. Он не предаст и не продаст. Не бросит, не оставит, потому что любит до умопомрачения и потому что прост, как сапог. Никакие каверзы и интриги ему не знакомы.

Так Павел Стрельцов вошел в дом академика Некридова, в стометровую четырехкомнатную квартиру на Патриарших прудах. С камином, пусть не работающим, но настоящим, с мраморными подоконниками, с мебелью из карельской березы, с подлинниками бесценных картин начала века – академик был заядлым коллекционером.

И надо сказать, брак этот получился удачным. Некридов наблюдал за молодыми и убеждался: он не ошибся. Пашка не сводит влюбленных глаз со Светочки, та расцвела, порозовела и хихикает. Кажется, все действительно хорошо. К тому же через два года дочь родила сына Генку, любимейшего внука академика Некридова.

Но, как говорится, не все коту Масленица. Роды, которых Некридов так страшно боялся, прошли благополучно. А через тринадцать лет Светланочка умерла. Все от той же наследственной болезни сердца, от которой умерла и его драгоценная Неточка.

И Пашка, зять и вдовец, отец его внука, ведущий инженер, член КПСС, еще недавно человек уважаемый и абсолютно счастливый, горько запил. Страшно запил, дико, без светлых промежутков, как пил когда-то его дед, деревенский кузнец Осип Стрельцов, человек необычной силы и страшного, неуправляемого, звериного нрава. За каких-то два года Павел Стрельцов превратился в законченного пропойцу. За внуком пригляда не было – шумные компании, случайные девки, шмыгающие в голом виде по ночам в общую ванную. Ад. Поразмыслив, академик разменял квартиру – двухкомнатную себе, двухкомнатную зятю и внуку. Пусть живут как хотят. Светы больше нет. И его больше нет. И нет больше жизни, кончилась. Он умер на следующий день после дочери. А то, что он ест, пьет, спит и ходит в сортир – так это ни о чем не говорит, вы уж поверьте.

И Павел Стрельцов оказался на собственной жилплощади в плохоньком райончике Коптево. Тесть от дома и ему, и Генке отказал – ни сил, ни желания общаться с кем бы то ни было у него не было, даже с внуком.

С отцом Генка промучился недолго, еще восемь месяцев. И похоронил его рядом с мамой – спасибо, хоть в этом дед не отказал.

Накануне похорон позвонил деду и сказал про отца. Тот ответил кратко:

– Туда ему и дорога.

Генка деда не простил и больше никогда не видел. И квартиру академика не видел – у него была своя, зачем вторая? И дачу – на черта ему эта дача?

В общем, началась самостоятельная жизнь.

Геннадий Павлович не был ни простачком, ни невежей – все-таки его воспитывали дед-академик и прочие воспитатели: и нежная мама Света, и домашние учителя английского и музыки, и спецшкола с английским уклоном, лучшая в Москве.

Был Геннадий Стрельцов хитрым, умным, вертким, жестким. И образованным. Деньгам цену знал, не сомневайтесь, потому что доставались они ему непросто – деньги он заработал сам. Из грязи, как говорится.