Но тряпки эти, поношенные, заношенные и престарелые, хоть и дорогие когда-то и модные, не красили его, а только усугубляли его жалкий, сиротский видок. Дурак. Купил бы обычные джинсы, кроссовки и свежий свитер – был бы похож на человека. Так нет же, пижонит. И трубочку покуривает, ага. На приличные сигареты денег-то нет, а дерьмо типа «Примы» курить западло. Ну трубка, конечно! Бороденка, трубка, потертый вельвет. Хемингуэй чертов. И сам он, этот Роберт, дешевый анахронизм.

Он так и не женился, этот хрен Красовский. Только сожительницы – словечко-то, а? Плюнуть охота. Да и кому нужен это нищеброд и зануда? Наверняка все по-прежнему критикует и ненавидит, богатых считает ворьем, власть костерит. Такие, как он, во всем винят кого угодно, только не себя.

Кстати, было однажды, сто лет назад, и такое – этот неудачник в очередной раз остался без работы. Правда, и потерянную работу работой назвать было трудно: сидел в каком-то совместном предприятии ночным сторожем, караулил детский сад, это самое совместное предприятие снимало крыло садика под свой офис – тогда, в девяностые, это было обычным делом.

Ну а потом, как водится, предприятие прогорело, немцы-партнеры свалили домой, и милый друг оказался на улице.

Веруша принялась за него хлопотать – обзванивала знакомых, упрашивала, унижалась. Наблюдать за этим было невыносимо.

Стрельцов упорно молчал. Выжидал, понимая, чем кончится дело. Не ошибся – после бесплодных попыток, раздраженная и смущенная, жена обратилась к нему. Да еще и с упреком – дескать, видишь, как я бьюсь, и молчишь, как не слышишь.

С обидой сказала, со злостью.

Стрельцов сделал «большие глаза»:

– А я-то тут при чем, Веруша? Какое я имею к этому отношение?

Жена разгневалась не на шутку:

– Ты? Отношение? Да бывшие супруги – это почти родственники! У меня, между прочим, от этого человека сын! А у тебя, Гена, безграничные возможности! Тебе это раз плюнуть! Да и чем он виноват перед тобой? Разве сделать доброе дело для кого-то – стыд? Тем более для хорошо знакомого че…

Он жестко прервал ее:

– Родственники? Ты хочешь сказать, что твой бывший мне родственник? Нет, извини! И хлопотать за него я не собираюсь. Уволь! Потому что считаю его бездельником, никчемным лузером и лентяем. А про сына ты, Вера, зря. Я считаю Вадима своим сыном. И, кажется, я ему неплохой отец. Я, а не он, твой несчастный Красовский. Или не так?

Вера смутилась, залилась свекольной краской, распсиховалась, но ничего не ответила, ушла к себе. А раздраженный и оскорбленный Стрельцов еще долго не мог прийти в себя. Еще чего – устраивать жизнь ее бывшего! Что сделал плохого? Сделал, да. Встретил его женщину раньше него. Попался под ноги. Влюбил в себя, пустомеля. И сына ей сделал. А он, Стрельцов, не смог. Не получилось у них. Кто виноват – бог знает.

Нет, по врачам не ходили. Вера сказала, что детей дает Бог и все остальное неправильно. На осмотре была, анализы сдала. Все нормально, без проблем. Да и сам Стрельцов был здоров как бык. Но детей не было.

Вера утешала его:

– У меня, точнее у нас, есть Вадик. У тебя Наташа. Разве нам плохо?

К тому же сына рожала она тяжело, с осложнениями, и вторых родов очень боялась. Ну и смирились. Но долго Стрельцов еще надеялся и верил – а вдруг? Вдруг случится?

Но нет, не случилось.

Ну да ладно, проехали. В конце концов, у него была Вера. И по большому счету больше никто ему не был нужен, она заменила Стрельцову всех.

С выросшей дочкой он по-прежнему не встречался, отсылал деньги – и все. Во-первых, бывшая жена вышла замуж, и ее нового мужа Наташа называла отцом. А во-вторых, Кукушкина с мужем и дочкой переехали в Ярославль. Нет, не бог весть какое расстояние, понятно. Было бы желание, как говорится. Но желания не было.

Как-то Стрельцов был в Костроме по делам – рядом, восемьдесят километров, полтора часа езды. Думал долго – рвануть? И времени было полно, и скука смертная. Но потом передумал – зачем? Зачем тревожить дочь, зачем нервировать бывшую? Да и вообще – за-чем? Ему это надо? Точно нет. И им наверняка тоже. Прокрутил в голове сотню раз, и сомнения прочь. С тем и уснул. И в который раз обвинил не себя – обстоятельства.

Однажды этот – так называл бывшего мужа Веруши Геннадий Павлович – зашел к ним домой по делу. Что там было, Стрельцов не помнил, да и какая разница. Неловко топтался в прихожей и уже там, кажется, слегка ошалел. Еще бы! Шелковые обои, комод с инкрустацией, козетка за черт-те какие деньги. Веруша три ночи не спала, мечтая о ней. Два итальянских бра из муранского стекла и персидский коврик, шелковый, вишневый, под обои. А еще картинки там всякие, штучки-дрючки, прибамбасы.

Стоит, близорукими глазками хлопает и шуточки дурацкие откидывает:

– А можно попросить политического убежища в вашей прихожей? Готов спать тут же, на коврике, котомку под голову.

– Нельзя, – не поймав шутки, зло буркнул Стрельцов. – Не сдается.

Веруша коротко глянула на мужа и, кажется, осудила.

Позвала бывшего попить чаю, и он, представьте, не отказался.

На кухне – Стрельцов зашел на минуту и тут же вышел – тот еще больше обомлел. И это понятно – пятнадцать квадратов, итальянский гарнитур, столешница из натурального мрамора. Дубовые окна, техника «Милле». Короче, есть от чего обомлеть.

Стрельцов усмехнулся и по-хозяйски бросил жене:

– Покорми гостя!

Вышло это пренебрежительно, даже с презрением. Типа чернь кормят на кухне. Унизить его хотел, что уж. Веруша растерянно кивнула.

Стрельцов бросил гостю:

– Прости, дела! – и стремительно вышел прочь. Много чести распивать чаи с этим уродом.

Но в коридоре задержался, захотелось подслушать.

– Да, – без восторга, но с плохо скрытыми восхищением и завистью протянул ошарашенный гость. – Хоромы у вас, Вера Андреевна! Кучеряво живете.

С замершим сердцем Стрельцов ожидал Верин ответ.

– Красиво, – спокойно и с достоинством поправила она. – Муж старается. И это, кажется, не грех – жить красиво. И пашет он, не жалея сил. Хочет, чтобы его семья ни в чем не нуждалась и чтобы у его близких не было проблем. Впрочем, – Вера вздохнула, – ты это вряд ли поймешь.

Сказала как припечатала.

А Стрельцов облегченно выдохнул: «О как! Ну молодец, Веруша! Отбрила!»

– И что, семья проблем не знает? – громко втянув чай, юродивым голоском поинтересовался гость. – Выходит, старательный он у тебя!

«Ох, вшивая ты мелочь! – Стрельцов задохнулся от ярости. – Еще и подкалывает, сука!»

– Это, Роб, называется хороший и любящий муж, если ты не понял! И твои идиотские шуточки здесь неуместны. Нет, я, конечно, все понимаю – пытаешься оправдаться за то, что не получилось у тебя. Комплексы, сочувствую. К тому же ста-ра-тель-ный, – по слогам произнесла она, – это не ругательство, если ты не в курсе. И это еще подразумевает ответственность и любовь, Роберт. Потому что он мужчина. Мужик.