— идет к богу, едва ноги тащит.

— Куда? — спрашивает солдат.

— К господу за повелением, кого морить прикажет.

— Погоди, я пойду спрошу.

Опять пошел и спрашивает:

— Господи! Смерть пришла, кого морить укажешь?

— Скажи ей, чтоб три года младенцев морила.

Солдат думает себе: «У моих братьев есть ребятки:

эдак, пожалуй, она их уморит!»

Вышел и говорит Смерти:

— Ступай опять по тем же лесам и целых три года гложи самые малые дубки.

— За что господь меня мучает! — заплакала Смерть и пошла по лесам, три года глодала самые что ни есть малые дубки; а как изошло время — идет опять к богу, едва ноги передвигает.

— Ну, теперь хоть подерусь с солдатом, а сама

дойду до господа! За что так девять лет он меня наказует?

Солдат увидал Смерть и окликает:

— Куда идешь?

Смерть молчит, лезет на крыльцо. Солдат ухватил ее за шиворот, не пускает. И подняли они такой шум, что господь услыхал и вышел:

— Что такое?

Смерть упала в ноги:

— Господи, за что на меня прогневался? Мучилась я целых девять лет: все по лесам таскалась, три года точила старые дубы, три года точила молодые дубы, а три года глодала самые малые дубки… еле ноги таскаю!

— Это все ты! — сказал господь солдату.

— Виноват, господи!

— Ну, ступай же, за это носи девять лет Смерть на закортышках (на плечах).

Засела Смерть на солдата верхом. Солдат — делать нечего — повез ее на себе; вез-вез — и уморился; вытащил рог с табаком и стал нюхать. Смерть увидала, что солдат нюхает, и говорит ему:

— Служивый, дай и мне понюхать табачку.

— Вот те на! Полезай в рожок да и нюхай сколько душе угодно.

— Ну, открой-ка свой рожок!

Солдат открыл, и только Смерть туда влезла — он в ту ж минуту закрыл рожок и заткнул его за голенище. Пришел опять на старое место и стал на часы. Увидал его господь и спрашивает:

— А Смерть где?

— Со мною.

— Где с тобою?

— Нет, господи, не покажу, пока девять лет не выйдет; шутка ли ее носить на закортышках! Ведь она не легка!

— Покажи, я тебя прощаю!

Солдат вытащил рожок, и только открыл его, Смерть тотчас и села ему на плечи.

— Слезай, коли не сумела ездить, — сказал господь.

Смерть слезла.

— Умори же теперь солдата! — приказал ей господь и пошел куда знал.

— Ну, солдат! — говорит Смерть. — Слышал: тебя господь велел уморить!

— Что ж? Надо когда-нибудь умирать! Дай только мне исправиться.

— Ну, исправься!

Солдат надел чистое белье и притащил гроб.

— Готов? — спрашивает Смерть.

— Совсем готов!

— Ну, ложись в гроб!

Солдат лег спиной кверху.

— Не так! — говорит Смерть.

— А как же? — спрашивает солдат и улегся на бок.

— Да все не так!

— На тебя умереть-то не угодишь! — и улегся на другой бок.

— Ах, какой ты, право! Разве не видал, как умирают?

— То-то и есть, что не видал!

— Пусти, я тебе покажу.

Солдат выскочил из гроба, а Смерть легла на его место.

Тут солдат ухватил крышку, накрыл поскорее гроб и наколотил на него железные обручи; как наколотил обручи — сейчас же поднял гроб на плечи и стащил в реку. Стащил в реку, воротился на прежнее место и стал на часы. Господь увидал его и спрашивает:

— Где же Смерть?

— Я пустил ее в реку.

Господь глянул — а она далеко плывет по воде. Выпустил ее господь на волю.

— Что ж ты солдата не уморила?

— Вишь, он какой хитрый! С ним ничего не сделаешь…

2. КАК НА ТОМ СВЕТЕ РАБОТНИК СКУПОГО БАРИНА ВЫЗВОЛЯЛ

Жил на белом свете, говаривали старики, какой-то барин. И было у этого барина поле заколдованное. Коли будешь один жать, ввек снопа одного не свяжешь, а беспременно надо вдвоем. Приходит раз к барину один человек, поесть просит, а барин жадный был, скупердяй, и говорит:

— Коли хошь есть, иди да и нажни сноп, а сжавши, обмолоти, тогда и ешь.

А человек-то и не ведал, что поле бариново заколдовано. Целый день жал, а снопа не нажал. Потому без подмоги. Так и лег голодный. И на другой день жнет, а снопа не нажать, хошь матушку-спасительницу призывай. Видит — уже солнышко за лес закатывается, а снопа все нет.

— Свет, красное солнышко! Микола, святой батюшка! Ёгорий-победоносец! Помоги нажать.

И на второй день лег голодный спать. А есть хоцца. И на третий день вышел человек в поле. Сжалилась над ним одна жница, порассказала чистую правду об том поле и помогла нажать сноп. И так прилюбилась человеку тая жница, стал просить у барина, чтобы повенчаться дозволил. А барин кричит:

— Коли будешь у меня работником да отслужишь верой-правдой шестнадцать лет — отпущу бабу замуж, а не отслужишь — ни с чем уйдешь.

Проработал работник барину верой-правдой шестнадцать лет, и жалко стало барину своей работницы, и задал он ему загадку.

— Пропаси, — говорит, — моих зайцев в лесу целый день, а к вечеру домой пригони, а ежели хоть один заяц домой не придет, то и голова у тебя с плеч.

Затужил работник и идет к невесте. А она ему в ответ:

— Не тужи, — говорит, — на вот тебе сопелочку: как скроется солнце, заиграй на сопелочке, зайцы-то сами и забегут во двор. А чтобы барин мне худа какого не сделал, обкрути, — говорит, — меня через левое плечо.

Взял он сопелочку, перекрутил невесту через левое плечо и оборотилась она в кирпичину. Выпустил барин зайцев. Как выскочили зайцы, да в лес наутек. Лови их.

«Ну, — думает работник, — распропала моя бедная головушка!»

Одначе, как вечер пришел, заиграл работник в сопелочку, а зайцы построились в ряды, как будто солдаты, а работник впереди, будто командир какой. Сосчитал барин зайцев — видит: все целы.

И загадал он вторую загадку, мудрей первой.

— Хочу, — говорит, — чтобы мост в одну ночь построить, а к утру чтоб езда была.

Больше прежнего затужил работник и опять идет к своей невесте.

— Ну, — говорит невеста, — это еще не беда, беда впереди будет! На вот тебе, — дает, — палочку-татарочку: как выйдешь на речку, знай по дну стучи да кричи: «Эй, домовые, водяные и шишки лесовые, живо за работу!» А там вот увидишь, что будет.

Оборотил невесту через правое плечо, а она решетом оборотилась, что муку