она предпочитала греческий язык, усвоила эллинское красноречие, но с трудом писала по-французски и воспринимала его как иностранный язык. С другой стороны, киприоты, как сообщает хроника Леонтия Махеры, после перехода острова под власть Лузиньянов обучали детей как разговорному греческому, так и французскому языку[215]. Из их смеси формировался диалект, мало понятный для эллинского мира, но органичный в условиях острова.

В XV в. в среде господствующего класса наряду с процессом эллинизации шел процесс вытеснения французского языка итальянским[216]. Своего рода «колониальный» язык складывался и на Крите при отсутствии тесных культурных связей венецианских поселенцев с метрополией.

Лингвистические барьеры, которые до XIII в. разделяли Восток и Запад, постепенно преодолевались. Латиняне довольно быстро приобщались к греческой культуре. В Морее и на Крите, на Кипре и на островах Эгеиды франкские бароны и венецианские колонисты, никогда не читавшие произведений афинского архиепископа Михаила Хониата, стихийно солидаризировались с высказанным им тезисом, что нельзя господствовать над народом, захватив замки, имущество и даже покорив людей, но не имея духовной власти над умами, достигнутой благодаря образованию[217], не понимая языка своих подданных и отставая от них в культурном отношении. Процесс лингвистического обмена поддерживало и католическое духовенство, изучавшее греческий (особенно в монастырях Перы), чтобы успешнее вести миссионерскую пропаганду. Не случайно граф Кефалонии Риккардо отправил послами к деспоту Арты именно двух миноритов, воспитанных в Галате и хорошо знавших греческий[218]. Обучать их греческому могли немногие греки по происхождению, принимавшие католичество и вступавшие в ордена нищенствующей братии. Одним из них был автор полемических трактатов против ошибок греков, доминиканец Симон Константинопольский. Он в оригинале читал труды греческих отцов церкви и мог их толковать. Современники говорили, что «он обучен греческой науке даже более, чем латинской»[219].

Естественно, в меньшей степени язык франков постигало население греческой деревни, но и оно было знакомо с определенным кругом французских или итальянских слов и выражений. Интенсивнее был обратный процесс — внедрения греческого языка в обиход франкского господствующего слоя. Это происходило и в результате сознательного заимствования латинянами византийской канцелярской практики, практики вотчинной администрации, городского управления, наконец, просто обычаев и традиций населения, среди которого в течение многих десятилетий им приходилось жить. Иногда, особенно на Крите, латиняне с рождения усваивали греческий язык как «свой» и даже принимали затем православие, полностью эллинизируясь (такие факты участились с конца XIV в.). В официальных актах Латинской империи греческий язык использовался в менологиях, иногда в надписях на печатях[220]. В период каталанского господства греческие нотарии Афин составляли документы на латыни, на каталонском языке и по-гречески[221]. По-гречески велось официальное делопроизводство в Афинах в XV в., когда герцог Антонио Аччайуоли дал флорентийским купцам привилегии[222]. На Кипре греческий язык употреблялся в официальных дипломатических документах в сношениях с турками. На этом же языке были составлены Ассизы суда горожан, и он постепенно распространился и в высшей судебной курии феодалов[223].

С приходом латинян греческая литература стала заимствовать популярные среди западного рыцарства сюжеты и произведения (рыцарские романы, элементы куртуазной лирики и т. д.). Рыцарский роман появился в Латинской Романии уже с первыми поколениями завоевателей. Роман о Трое, например, достиг Константинополя не позднее 1205 г. Мощным передаточным звеном распространения в XIII в. рыцарских романов и шансон де жест была Южная Италия, где правила Анжуйская династия, вассалами которой были морейские князья. Эти произведения были особенно читаемы в феодальной среде, выражая, как и юридические памятники, этику и вообще менталитет латинского рыцарства[224]. Филипп де Новар, один из наиболее интересных и известных писателей и государственных деятелей Кипра и Иерусалимского королевства, превосходно знал и цитировал и «Роман о Розе», и «Роман о Трое» Бенуа де Сен-Мора, и «Роман об Александре», и «Ланселота». Постепенно эта. рыцарская куртуазная литература благодаря переводам становилась все более известна в греческой среде.

Прошлое Романии нередко представлялось западноевропейцам через призму рыцарского романа, переработанных легенд гомеровского эпоса и навевало знакомые образы и сюжеты из эпического цикла о короле Артуре. Венецианская крепость в Эврипе, у пролива, отделяющего Эвбею от побережья Аттики, казалась Николо ди Мартони сказочным замком Фата Морганы[225]. Культурные контакты греков и латинян стимулировали двустороннюю переводческую деятельность. Уже в начале XIII в. на французский язык был переведен знаменитый византийский роман о Варлааме и Иоасафе. В конце того же века католический архиепископ Коринфа доминиканец Гийом из Мербеке настолько овладел греческим, что сам переводил на латынь Гиппократа, Галена, Аристотеля, Птолемея и Прокла, а также и теологические тексты для Фомы Аквинского[226]. Напомним, что в самой Италии первым знатоком древнегреческой литературы лишь век спустя стал Боккаччо.

Магистр ордена иоаннитов Родоса арагонец Хуан Фернандес де Эредиа (1377–1396) был инициатором первого перевода с греческого «Жизнеописаний» Плутарха и других античных текстов, неизвестных тогда на Западе. Собранная на Востоке и привезенная затем в Авиньон библиотека Эредиа была настолько богатой, что, по свидетельству итальянского гуманиста Колюччо Салютати, там имелось почти все, что могло интересовать гуманиста той эпохи. Посланные арагонскому двору манускрипты и переводы, сама деятельность Эредиа и его окружения сыграли важную роль в формировании гуманизма в Каталонии[227].

К явлениям иного рода можно отнести деятельность Симоне Атумано. Родителями Атумано были гречанка и турок. Он вырос и воспитывался в Византии, принял постриг в знаменитом Студийском монастыре в Константинополе, участвовал в религиозных спорах XIV в. на стороне противников паламитов, затем принял католичество и, постепенно продвигаясь по ступеням церковной иерархии, стал латинским архиепископом Фив (1366 — начало 80-х годов XIV в.). Он получил хорошее образование, владел греческим, латинским и древнееврейским языками и еще в Фивах начал составление Библии Триглотты. Этот труд был затем завершен им уже в Риме и доставил ему известность выдающегося в то время знатока библеистики. Еще ранее, в 1373 г., Атумано перевел на латинский язык сочинение Плутарха «О воздержании от гнева», и этим переводом пользовались итальянские гуманисты, браня, впрочем, как, например, Салютати, недостаточно классическую и полную вульгаризмов латынь фиванского архиерея. Вероятно, в греческом языке Атумано был ближе к пуризму классики и в силу традиций византийского образования, и из-за кропотливой работы с древними текстами. В его библиотеке имелись рукописи сочинений Гомера, Еврипида, Платона, Плутарха[228].

Через полвека после Атумано, в 20–40-е годы XV в., различные области Латинской Романии (острова Эгеиды, Афины, Кипр) посещал итальянский гуманист, купец и путешественник Чириако