догадались? — усмехнулся я.

— Разбираюсь в людях. Собственно говоря, вы, похоже, вовсе не имеете обыкновения что-то делать просто так.

— Ну, понимаете ли, у меня пока положение довольно шаткое. И пока я его не укреплю, расслабляться считаю неразумным.

— Полностью понимаю. — Дубовицкий отхлебнул кофе.

— А потом — я охотник. Кругом сами знаете, сколько всякой чертовщины творится. Только успевай разгребать. Ещё и… Да. Я к вам, собственно, по этому делу.

— Так-так. — Дубовицкий поставил чашку на стол и пытливо вгляделся в меня. — Внимаю вам всеми фибрами.

— Вы, помнится, говорили, что у вас, в библиотеке в дворянском собрании, имеется много книг по охотничьей теме. И что вы в этом разбираетесь.

— Прекрасно помню свои слова. А также помню, что вы, внезапно появившись и до полусмерти напугав писаря, изволили забрать одну из книг.

— Это я верну, — отмахнулся я. — Прочитаю — принесу обратно. Мне эта книга очень срочно понадобилась, не успел абонемент оформить.

— Понимаю. А что вас интересует теперь?

— Очень простой вопрос. Как сделать невидимое — видимым.

Дубовицкий откинулся на спинку стула. По лицу его пробежала тень. Он явно ожидал чего-то другого. Например, расспросов о приличных кабаках и богатых невестах.

— Признаться, не вполне понимаю, что вы имеете в виду. Существует, как вам, должно быть, известно, Знак, обеспечивающий невидимость. Вы хотите Знак, который нейтрализует его действие?

— Не совсем. Представьте, что есть некая сущность. И она — невидимая. Даже не то чтобы невидимая, а… Знал бы, как объяснить — сам бы быстрее нашёл информацию, — поморщился я. — В общем, он как бы не здесь. Дух, не дух — не знаю. Но может по своему желанию являться в виде человека или зверя. Так вот, меня интересует техника, которая позволила бы его принудительно заставить материализоваться. Чтобы убить. И посмотреть, что внутри.

— Святые угодники, Владимир Всеволодович! С чем таким вы связались? — ужаснулся Дубовицкий.

— С лешим.

— Леший? Но это же… Помилосердствуйте — это ведь деревенская байка?

— Распространенное мнение. Но меня с товарищем эта ваша байка позапрошлой ночью чуть не убила. Я, конечно, ещё кой-кого поспрашиваю, кого поймаю. Однако что-то мне подсказывает, что братья охотники с такими прелестями не сталкивались.

— Н-да. — Дубовицкий покусал верхнюю губу. — Что ж, моментальным ответом не обрадую, тоже ничего подобного сходу не припоминаю. Но я поищу информацию. Это могу обещать.

— Всё, чего прошу, — кивнул я. — Дадите знать, если что-то отыщется?

— Всенепременно, господин Давыдов. Я, поверьте, очень хорошо понимаю, что вы и такие как вы — единственное, что отделяет Россию от падения во тьму.

— Да ладно, — улыбнулся я. — Не драматизируйте. Кстати, у меня к вам ещё один вопрос. Попроще, я думаю.

— Извольте.

— Знаком ли вам такой герб или символ — корона и две скрещенные сабли?

Вот тут Дубовицкий не раздумывал и секунды. Сразу кивнул — с видом человека, крайне довольного тем, что может услужить.

— Разумеется! Это — герб Головиных.

— Головиных, — повторил я и почесал переносицу. — А Головины — это у нас…

— Вы, скорее всего, знакомы с Катериной Матвеевной Головиной, — подсказал Дубовицкий.

Угу, точно. Катерина Матвеевна, свет очей моих. С перламутровыми пуговицами. С которой мы так до сих пор и не попрощались ни разу как следует.

Разумеется, я помнил её фамилию. Но, честно говоря, надеялся, что ошибся, что даже моя феноменальная память может давать сбои. Блин, ну вот что за подстава такая, а?

— Сами-то Головины проживают в Смоленске, — сказал Дубовицкий. — А юная госпожа Головина — в имении под Поречьем. У родственницы загостилась.

— Ясно, — вздохнул я. — Спасибо большое, что просветили.

На прощание мы пожали друг другу руки, и я с чистой совестью отправился обратно в трактир. Оставалось только заночевать, да ехать домой. Торчать в Поречье долее не имело ни малейшего смысла.

Единственная ниточка уводила в объятия Катерины Матвеевны. Однако пока что я считал преждевременным выносить Ударом ворота и испепелять имение, где она гостит, Красным петухом.

Карету можно украсть. Герб можно нарисовать самому, не спросив разрешения у правообладателя. Наконец, Катерина Матвеевна и человек в карете могут быть вообще не связаны. Головины, если я правильно понял — большой и богатый род, с кучей родословных линий. Если этот хрен приехал из Смоленска, то он мог остановиться где-то в Поречье и не ставить о том в известность свою родственницу. Он, может, о существовании-то этой родственницы давно забыл.

Но поговорить с Катериной Матвеевной, безусловно, надо. Тем более — соскучился. Только не сейчас. Сейчас у нас на повестке дня — защита усадьбы.

* * *

Вернувшись в Давыдово, я позвал Захара. Вдвоём с ним мы протянули вдоль частокола заговоренную бечёвку. На обычное открывание-закрывание ворот амулет не реагировал. Включаться должен был, если ворота пытались взломать. Например, тараном. То же самое относилось к частоколу.

— Готово. Краш-тест! — скомандовал я.

Захар и Данила подхватили с двух сторон бревно. И с разбегу ударили в закрытые ворота.

Ого! Нормально отшвырнуло. Метров на пять.

— Сорян, мужики, — покаялся я. — С меня компенсация.

— Владимир Всеволодыч! — Данила вскочил на ноги. Глаза его сияли. — Ух, и крепкая же штука! Дозвольте, я ещё раз тресну?..

Обеспечив таким образом безопасность усадьбы, я засобирался в гости. В имении Дорофеева моего Знака пока не было. Для визита пришлось закладывать карету.

В Дорофееве я не ошибся. Задавать дурацкие вопросы из разряда «откуда это у вас, господин Давыдов, как с куста появилось аж пять лошадей на продажу» он не стал. Мы спокойно обсудили цену. Сошлись на той, которая устроила обоих.

После чего я сказал, что давно интересуюсь соколиной охотой. Слышать — слышал, наблюдать не доводилось.

Дорофеев расплылся в довольной улыбке.

— О, я страстный поклонник этой забавы! Идёмте. Покажу вам своих красавцев.

И меня отвели в птичий сарай. Может быть, у этого помещения было более удачное название, но вслух граф его не произнёс, а спрашивать я не стал. Довольно просторное помещение, в котором тусили по-настоящему шикарные птицы. Большие, коричневой расцветки.

Они сидели в огромных клетках, отдельно друг от друга. Видимо, чтобы не передрались. Пусть и на одного хозяина работают, а всё же хищники.

На чужака птицы уставились с подозрением. Замерли на